Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным

Это был лагерь для пленных.

Иван Михайлович Назаров со своими детьми Светланой и Сережей.

В первый же вечер к нему подошел человек и по-русски спросил:

– Откуда?.. Так вот, земляк, плохи дела. Я вчера осмотрел ногу. Если не сделать операцию… Словом, ты понимаешь. Я врач, с полевым госпиталем отрезан в сорок втором. Инструмент у меня – нож перочинный… Решайся.

Утром перочинным ножом сделали операцию. Две чистые рубахи пошли на бинты…

Он не помнит, как звали врача. В лицо он узнал бы его из тысячи, из ста тысяч людей, как узнал бы и власовца, которому поручили «узнать» про танки…

Иван Назаров был молод, здоров – двадцать два года! И потому, наверное, он начал ходить, а начав ходить, превратился в человека № 58344. Людей поднимали в три часа ночи, строили и гнали работать. Офицеров держали особо, и работа для них была особой… Заставляли рыть ямы и хоронить. Хоронили своих. Каждый день шестьдесят – семьдесят человек. Клали рядами. Сзади стоял часовой с пистолетом. Если у него было скверное настроение – стрелял.

Однажды утром лагерь подняли и вывели на дорогу. Пятнадцать тысяч людей, громыхая деревянной обувкой, двинулись по шоссе. На пять километров растянулась шеренга. Иван шел в середине, с трудом волоча едва зажившую ногу.

– Больные, два шага вперед!..

Измученные люди с надеждой глядели на десять автомобилей, догнавших колонну. Оказалось – больных отвезли и расстреляли в овраге. Потом стали стрелять на дороге. Споткнулся – выстрел. Надо было не показать, что хромаешь, надо было не отставать, надо было поддержать вконец ослабевшего друга. Вряд ли в чьей-нибудь жизни была дорога длинней и страшнее, чем эта по Германии зимой в сорок пятом.

– Из лагеря вышли пятнадцать тысяч. В конце дороги я насчитал всего триста двадцать… А потом – победа. Дорога домой, на Родину. Потом вот эта дорога, от станции до села. Сколько раз ТАМ я видел во сне дорогу от станции до села…

От лошадей пар. Прыгаем в снег – размять ноги. Иван Михайлович достает последнюю сигарету. Смятая в кулаке картонка с надписью «Прима» летит в бурьян.

– Фр-р!..

Из жухлой травы серыми комьями взвиваются куропатки. Они долго не опускаются. Молчим, провожаем глазами темные точки. На дорогу, вращаясь пропеллером, падает птичье перо. Иван Михайлович подставляет ладонь.

– Дед учил брать на счастье… Ну что, дадим отдохнуть лошадям?..

Занесенный снегом ручей у дороги. Заросли ольховника, заячьи, лисьи следы. На старой ветле казачьей шапкой висит гнездо.

– Товарищ полковник, Семен Никитич! Сколько, по-вашему, лет этой старухе?..

Трогаем ладонями шершавый, не один раз треснувший от мороза ствол.

– Пушкина захватила, а?.. Пушкин в наших местах бывал. Помните «Капитанскую дочку»?

Иван Михайлович трогает палкой гнездо. Из него, словно из решета, сыплется снег.

– Ну а вообще наши края как, а?.. Признаюсь: ТАМ часто вспоминал эту ветлу. Каждая ветка помнилась. Вон в той лощине до войны зайцев стерег. Сядешь у стога и ждешь – при луне хорошо видно. А тут воду пил. Прыгнешь с трактора, нагнешься к ручью – одни зубы белеют… Пьешь, пьешь, а вода из земли течет и течет. Миллион человек подходи – на всех хватит. Холодная, камешки перекатывает. Если пойти лощиной – еще ручей будет. Его зовут «Семь ручьев». Потом озера – утку выпугнешь. А дальше, как пройдешь седловину, в низине село Бискужа. Там похоронены дед с бабкой, там я родился, в школу ходил, на тракториста учился, женился там…

Скрипит снег под санями. Горка, низина. Опять горка. Островки леса. Ольхи, ветлы и осокори. Белая музыка под полозьями. Если долго молчать и глядеть, как сугробы сливаются с небом, клонит ко сну. Не спавший ночью полковник закрывает глаза. Стайка розовых снегирей долбит семена в бурьяне. Предвечерняя синева заливает низины, сближает острова леса. Синяя даль становится чем-то одушевленным, тянет к себе глаза, наполняет грудь сладкой тревогой… Сколько дней можно ехать, и все Россия, Россия… Сколько людей надевали шинели и не вернулись, чтобы можно было так ехать, радоваться синеве и все, что видишь и слышишь, можно назвать своим…

– Иван Михалыч! Ванюшка!..

Вздрагиваем. На дороге – заглохший трактор. Перепачканный сажей парень и колхозник в тулупе пляскою согревают ноги.

– Взгляни, бога ради, что там сломалось…