Аллель - Опыты Исцеления

Монастырь у подножия холма в окружении старых домов с темными, как у Дюрера, высокими крышами. Оказывается, в картинку из книжки можно въехать на машине. Солнце, весна, огромная старая липа. …И незачем было рвать страницу. Большие птицы парят над холмом – интересно, как им все это сверху? В черепичной крыше монастыря окна мансард – дюралевые переплеты современных пропорций. А я думала, только у нас в России, убого перелицовывают архитектуру. У кого это было: глупая марионетка рвет свои же нити?

Внутри, среди больших древних камней холодно, но это не просто дискомфорт – это важное ощущение прошлого. Монах, идущий в колоннаде, ощущая этот холод, должно быть, причащался всей глубине своей традиции. Хотя важнее холода повторяющееся чередование света и тени, ныряние во тьму и выныривание на свет Божий – наглядная иллюстрация монашеской психики. Из тени в свет перелетая…

Какие скромные голубые цветочки! Совсем простой, непридуманный, почти детский, орнамент украшает высокие своды храма. Единственная толстомордая химера над водостоком. Черное дерево резных сидений сгущает тени от гладких камней, делает их клубящимися и страшными в живом движении форм. Но – поворот головы… и глаз взмывает вверх по оси, предначертанной стрельчатым проемом окна, и лишь потом, переведя дух от слишком стремительного полета, возвращается, чтобы не спеша, шаг за шагом повторить движение света, перебираясь по светящимся цветным стеклам, следя за их переливами в русле окна.

Что было раньше: архитектура или театр? Этот монастырь сделал нас зрителями остросюжетного спектакля о борьбе света и тени, свидетелями, а может быть, и участниками древнейшей мистерии. Здесь чувствуешь себя и вечным актером и вечным путешественником.

Мы въехали в Книттлинген совсем незаметно. То есть я этого не заметила, потому что такие маленькие селения попадались нам по дороге уже не раз. Meine Damen und Herren! Вы уверяете, что здесь родился Фауст – мятежный дух, тягавшийся с Богом и чертом, дух, оказавшийся сродни Гете? Вы хотите сказать, что нечто экстраординарное может появиться среди прилизанных домиков, мытого асфальта, всех этих цветочков и занавесочек? – Не верю! Здесь так приятно, не спеша, подкатить на тихих шинах к хорошо отреставрированной церкви и, лениво выйдя из машины, втянуть носом солнечный полудеревенский запах. Все это мы с г-ном Веллером и проделали в свое удовольствие. И отправились искать следы прошлого в музей Фауста.

В тихом трехэтажном доме, полном растений, блестящих полов, медных ручек и солнечных зайчиков, мы нашли о Фаусте всё. Замечательная немецкая способность осваивать предмет тотально проявила себя здесь во всем блеске. Мне кажется, нет такой рефлексии по поводу Фауста, которая здесь не учтена и не явлена посетителю в виде таблицы или диаграммы, каждую из которых можно изучать часами. Признаюсь, этот отфильтрованный музейный концентрат всегда волнует меня: при всей высушенности такой субпродукт дает редкую возможность каким-то образом охватить и даже чувственно пережить то, что не дано нашему естеству – пространственную всемирность и временную многовековость. Покидая музей, я думала, что это тоже своего рода театр и своего рода мистерия – мистерия о Фаусте, разыгрываемая нами, влюбленными в него вагнерами.

А сам-то где?

На что было тихо в стенах музея, но снаружи оказалось еще тише. Вот еще то, чего не может позволить себе театр – неподвижность и немота. Весь Книттлинген застыл на солнце, и только запах оттаивающей земли и штукатурки потихоньку прокрадывается ко мне внутрь. И так же бесшумно крадется вдоль стен черный кот с испуганной физиономией. Это что – вместо черного пуделя, в насмешку, да? Вдруг, оказывается, где-то кричат играющие мальчишки, принимается звонить колокол, и снова тишина. И все-таки это тоже театр: облака плывут и меняют форму, ветер катит прошлогодний лист и что-то шепчет при этом. Огромная сцена земли, бездонные колосники неба, и между ними игрушечный Книттлинген – искусно сработанная декорация. Две крошечные куколки – герр Веллер и фрау Полякова – усаживаются в крохотную машинку. Сейчас они отправятся в опасное путешествие, их ждут невероятные приключения… Смена декораций, панорама дороги наматывается на барабан.

По дороге домой, то есть в Штуттгарт, мы с г-ном Веллером заехали перекусить в

Enz-Weihingen – очередной аппетитный городок с колокольным звоном, вывесками под старину, улыбчивыми домиками и цветами повсюду. В крохотном кафе репродукция Рембранта из собрания Dahlem-Museum в широченной золоченой раме – портрет в золотом шлеме. Мебель в стиле рококо – белые с золотом деревянные завитушки, пастушеские сцены на штофе. Великолепные высокие торты в витрине. Короче, «роскошь» – любезная всякому детскому сердцу эклектика, которая, признаюсь, и для меня делает Германию такой родной и домашней. Уж если вам подают в подобном заведении мороженое, то непременно вставят в верхний кугель какую-нибудь игрушку – пестрый бумажный зонтик, например, и еще, и еще, и еще что-нибудь, чтобы подающий и поедающий мороженое могли вместе пережить материализованное в этих шуточных предметах изобилие жизни, взаимную радость встречи и всяческое благопожелание. Какой Фауст? Какой Мефистофель? Здесь в каждом куске торта, в каждой вазочке с мороженым готова расцвести добротная немецкая сказка, готов произойти небольшой волшебный театрик – под этим солнцем, среди этих цветов, в тени этой колокольни.