Борис Шагаев - О театре и не только

– Менд, Боря. Наш молодой режиссёр, – повернувшись к сидящим, сказала актриса. – Анян көвүн (Анин сын), – произнесла утвердительно. Чего, мол, сидите, был подтекст.

Подошла с улыбкой женщина и представилась:

– Анна Магнаевна. Я с мамой твоей училась и работала до войны.

Подошли другие, и все поздоровались за руки. Я стушевался и что-то пробормотал:

– Очень приятно, Борис, – и т.д.

Такого приёма я не ожидал, что сказать, что спросить не знал, да и неудобно с ходу, с налёта. Улан Барбаевну я узнал. Она была уже хорошо одета, но так же чуть прихрамывала. Наконец, придя в себя, я спросил у Улан Барбаевны:

– Как ваше здоровье?

Она похлопала меня по плечу и сказала:

– Лучше чем в Сибири!

Я спросил, где кабинет директора. Все стали объяснять, а один мужчина небольшого роста с большим носом сказал мне:

– Пойдем, Борис, я тебе покажу.

В коридоре мужчина протянул руку и говорит:

– Борис, я с твоей мамкой учился. Хорошо её знаю и отца твоего.

– Очень приятно, – мямлю я.

– Познакомимся. Ах-Манджиев Лага Нимгирович.

– Очень приятно! – Снова брякнул я.

Вначале я не врубился, что мама рассказывала про интересную, с «Ах» в начале, фамилию. Дома я рассказал маме о встрече с актёрами.

– Ах-Манджиев хороший мужик. Он комик. Встречала его, – сказала она и заулыбалась, думая о чём-то про себя.

На преддипломной работе я был ассистентом режиссёра в спектакле «Обелиск» у Льва Николаевича Александрова. Улан Барбаевна была занята в спектакле и также были заняты выпускники Ленинградской калмыцкой студии. Я сознательно занял созерцательную позицию. Александров просил: «Может, драки поставишь?» Я вежливо отказывался. Но что-то показывал. Драки ставил А. Сасыков, современные танцы ребята сами сочиняли и твистовали. Оформление было в виде обелиска. Крутился круг, и вокруг обелиска, внизу у основания постамента, художник обозначил квартиру, учительскую и т.д. Спектакль в основном был молодёжный. Возрастных мало. Кроме Улан Барбаевны, Эняева и нескольких эпизодических. Выпускники ленинградской студии работали только три сезона. Ребята были ещё не опытные. Совершенствовались. Чувствовалась скованность. Улан Барбаевна подсядет к молодым во время перерыва, и начнет с ними говорить, по-матерински успокоит – поднимала дух. Умела она как-то украдкой, мягко успокоить собеседника. Говорила она негромко. Это были, скорее, задушевные беседы.

Помню, как молодые ещё Сангинов Костя, Бадмаев Борис, Яшкулов Сергей, Алексеев Тимофей участвовали в сценических драках. Саша Сасыков показывал, поправлял этих неумех. Драться-то никто не умел. Жалко, что впоследствии Боря Бадмаев, Костя Сангинов, Тима Алексеев, Майя Ильянова, Егор Буджалов ушли из театра. Костя Сангинов ко всему ещё был талантливый музыкант.

На посиделках дома у Улан Барбаевны я узнал много интересного про актёров, и не только. Очень хорошо она отзывалась о Д.Н. Кугультинове. Она была знакома с ним с 1935 года. В Красноярском крае она общалась и с молодым А.Г. Балакаевым. Устраивала в Сибири самодеятельные концерты на дому и в общественных местах. Когда передали по радио из Москвы песни в исполнении Улан Барбаевны, калмыки, которые жили в округе и районе, прибежали к ней домой – и все радовались, плакали. Все воспряли духом. Замаячила перспектива будущего. Целый месяц гости наведывались к ней домой. «И голод, холод стали нипочем», – громко и весело сказала Улан Барбаевна уже дома, в Элисте, когда с того момента прошло 15 лет. Она много рассказывала про своё детство. Как была рыбачкой, где-то училась. И всегда пела. Когда стали набирать в Астраханскую студию, Улан Барбаевна, не задумываясь, всё бросила и ринулась в большое искусство. Вокруг Улан Барбаевны всегда были люди: в театре, дома, на лавочке возле дома. Вокруг неё постоянно были собеседники. Когда говорили про Улан Барбаевну, да и после её ухода ТУДА, все теплели и становились добрее. Она всегда меня приглашала домой, и мы вели нехитрые беседы. Продолжалось это до двух-трёх ночи. Она не отпускала меня, а я комплексовал, что не даю покоя возрастной уже актрисе.

Она рассказывала про всех писателей, выдающихся людей Калмыкии и никогда о плохом не заикалась. В ней было много позитивного. Но если кого-то не любила, то не любила. Говорила коротко: «Не хочу про него говорить!» А про писателя Баатра Басангова она говорила тепло и заинтересованно. Она говорила мне:

– Ставь пьесы Баатра. Он, знаешь, какой был настырный в деле. Если он загорелся чем-то, то всем говорил об этом и добивался всего. Тут во дворе шестого жилдома чего только не говорят о нём. Всякую напраслину городят! – и вдруг крепко выругалась.