Анатолий Бывалов - От сохи в небо. Воспоминания

Работал в ночную смену. Встретил я Новый год на кухне, но не гадал и не делал какие—либо фокусы. Нет.

Я слушал пятиминутную артиллерийскую стрельбу, настолько частую, что промежутки между залпами неуловимы.

Вспомнил о доме, о родной семье. Сравнил, в каких условиях встречаю этот Новый год, в каких условиях встречал раньше. Но ничего не поделаешь, этого требует международная обстановка.

1 января 1940 года.

С Новым годом! С новым счастьем!

Шлют со всех концов Союза эти слова нашим бойцам. Не остался и я обиженным. В этот день получил три письма: два из дома и одно от Коли Белякова, товарища по учебе и комсомольской работе.

Я очень был рад. Это первые письма из дома за время военных действий.

Наконец-то удалось установить связь. С сегодняшнего дня по приказу наркома каждый боец, борющийся в Финляндии, должен был получать 100 г водки и 50 г шпика в сутки. Но получать стали только со 2.1.40 года.

Зима 1939—1940 гг. – самая холодная за последние 100 лет. 15,16,17 января был самый сильный мороз, доходивший до —50°С. Попробуй—ка перенести такие морозы в полевых условиях. Все, что можно было надеть на себя, надел. Отморозил кончики пальцев на ногах.

В такие морозы приходилось обнаженными руками резать мясо. Уж слишком большие испытания на выносливость.

До февраля крупных сражений не было. 1—го февраля началась атака и с воздуха, и с земли, и с моря. Наша часть блокировала ДОТ. В это время погиб мл. лейтенант Егоров, герой Советского Союза. Я его сам в гроб укладывал. Ноги «окоченели», так что не влазили в гроб. Долго я бился, чтоб уложить его. Состоялись похороны по всей форме. Батальон с выжидательной позиции у перекрестка Бобошина переехал на исходную, ближе к противнику. Каждый день выходят машины из строя, были убитые.

7.2. Приехав с обеда на исходную, я увидел в землянке 7 человек убитых из нашей части. У кого нет головы, у кого ногу оторвало и т. д. У нас, в танковой части, раненых было меньше, чем убитых.

9 февраля был издан приказ командующего фронтом Тимошенко о всеобщем наступлении. Вскоре прочли этот приказ, поговорили о конкретном его выполнении. 11 февраля наша часть полностью двинулась в атаку.

123 стрелковая дивизия, с которой мы взаимодействовали, прорвала на правом фланге линию Маннергейма. Но борьба происходила на высоте 65,5. Здесь было несколько ДОТов, одну из которых я осмотрел после. Вся высота была минирована, проволочные заграждения, рвы, надолбы.

Сколько жертв поглотила эта высота в 10—15 га территории!

Когда танкисты шли в бой, в особенности на эту высоту, они прощались друг с другом, крепко и надолго заключая один другого в объятия, писали предсмертные записки. Но когда подходили к препятствиям, никаких колебаний не было. Смело смотрели смерти в глаза. Когда оказывались в большой опасности экипажи: или мотор встал, или гусеницы слетели, или по башне танцуют пули и снаряды, не проникающие внутрь лишь потому, что попадают в броню не под прямым углом, а рикошетом, – в этих случаях расстреливают остатки снарядов и с пением «Интернационала» погибают в горящей машине, если, конечно, враг успеет его поджечь. Но так кончалось редко. Из самых трудных положений наши люди выходили с победой. И на высоте 65,5 победили мы. Здесь действовали кроме нашей 20—ой танковой бригады Т—28 и другие легкие бригады. Кроме того, были приданы несколько телетанков, т.е. управляемых по радио. Эти—то танки пускались вперед. А за ними шли наши танки. Но пока телетанки идут до надолбов – эффект поразительный. Из дотов летят пули, снаряды, бьют по этим танкам, прожигают броню, и все же танки идут вперед и вперед. Но как только дойдут до надолбов, заползут на них так, что гусеницы уже не цепляются за землю, а танки сидят на днище, тут и загвоздка. Танки подвергаются разрушительной силе огня. И остальные танки останавливаются. А пехота дальше уже никак не пойдет. Танки – их защита. И всей операции – капут. Стали делать так: саперы проделывают проходы в надолбах, и потом уже танки движутся на больших скоростях к ДОТам. Закрывают телом амбразуры, и тут уже приступают к действию саперы, взрывая ДОТ, а за ними пехота уничтожает живую силу совместно с танками. Так была взята высота 65,5.

Проезжая через 2—3 дня через эту высоту, я увидел настоящее кладбище танков и людей. Правда, люди были уже частично подобраны и по—военному похоронены. Совсем у дороги лежит груда металла и несколько обуглившихся до неузнаваемости трупов. Это танковый экипаж со своей машиной. Забрались на один танк, открыв люк в малую башню, и что же увидели: прямо и неподвижно сидит на сидении человек. Я испугался. Мне показалось, что он живой: голова чуть—чуть заброшена назад, глаза открыты, но достаточно было взгляда на затылок, как я увидел кровь, а затем пулевую рану в лоб, закрытый шлемом. Я понял, что он мертв и окоченел. Политрук изъял комсомольский билет, деньги, фотокарточки. А убитый так и остался на своем месте, никем не тронутый.