Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

первое казино в его жизни. Он, конечно, сразу

рванулся к рулетке, но, увидев, как я брожу между

автоматами, отыскивая свой, покорно пошел за мной.

За годы игры я выработала свою систему. Я не жду

выигрыша. То есть жду, конечно, но изначально

смиряюсь с проигрышем, на который в уме отвожу

определенную сумму, например триста евро. Эти

триста евро я расцениваю как адекватную плату за

несколько часов острого удовольствия. Мы же платим

деньги за острые удовольствия? Так почему бы не

в казино? Таким образом, я никогда не считаю эти деньги

потерянными. А если еще и выигрываю — совсем здорово.

Сережа быстро понял, что такое связь с одно-

руким бандитом, нашел свой автомат и надолго за ним

устроился. Программист и компьютерщик, он пытался

найти какую-то системную закономерность, но вскоре, отключив мозги, отдался случаю. Как многие начинаю-

щие, он стремительно выиграл. Коварство казино

состоит в том, что выигрываешь, как правило, в первые

несколько минут, когда еще не успел насладиться

и когда смертельно жаль останавливаться. Так что

он продолжил, проиграл и всю обратную дорогу

мучительно жалел о потерянных деньгах.

— Ну почему ты меня не остановила?

— Но ты ведь пришел не выиграть, а испытать

драйв, получить удовольствие. Разве ты его не полу-

чил? Если бы я тебя остановила, у тебя кроме денег

ничего бы не осталось.

— Деньги в руках — для тебя это, может, и ерунда.

Он надулся и замолчал. Деньги — больная тема, которой лучше не касаться.

А ты ходил бы со мной в казино? Мне кажется, что ты никогда не стал бы игроком. Может быть, сыграл бы рядом со мной несколько раз, за компанию, не втягиваясь. Ты меня, безусловно, понял бы — ты

уважал чужие мании. Но игры у тебя были другие.

Однажды ты написал про Че Гевару: “Романтик гери-

льи, тусовщик именем революции, он играл только

в опасные игры — в пятнашки с пулями и в прятки

со смертью.

Эти игры не знают правил, и победителей в них

не бывает”.

62.

222

25 сентября 2013

Привет! Сегодня мой день рождения. Встречаю его

в Венеции, всё утро бродила по павильонам Венециан-

ской биеннале, а потом по кладбищу Сан-Микеле. На

могиле Бродского лежит запечатанное письмо в кон-

верте с маркой и обратным адресом — Калуга, индекс

такой-то, улица такая-то, Наташе такой-то. Не одна

я пишу в никуда.

В Венеции, как, впрочем, и в других европейских

городах, мы с тобой никогда не были. То есть были, конечно — когда смотрели “Смерть в Венеции”, “Каза-

нову” или третьего “Индиану Джонса”.

Так получилось, что мы никогда не были в Венеции

Николаса Роуга. Его странная несовершенная картина

“А теперь не смотри” — самая близкая тебе по духу из

всех венецианских фильмов. Нарастающая атмосфера

липкого ужаса, это красное пятно, зловеще возникающее

на смрадных узких улочках, психоделический монтаж, разрывающий время и пространство на куски, — всё

это впитал в себя наш любимый Линч. Кино, атакую-

щее все органы чувств. Твое кино на ощупь. В этом

фильме Роуга — одна из лучших сексуальных сцен всех

времен. Дональд Сазерленд (брюки клеш, усы подковой

и кошмарные бакенбарды — разумеется, это ведь

начало семидесятых) и Джули Кристи (надменное

лицо, царственная осанка и обреченные затравленные

глаза — разумеется, это ведь Джули Кристи). Эта

сцена любви между мужем и женой такая реалистичная

и осязаемая, что стыдно смотреть на экран, но при

этом она полна привычной нежности, когда досконально

знаешь, как играть на теле любимого человека — на

теле, которое ты изучил до мельчайших подробностей

и содроганий. Но гармония эта мнимая — сцена

разбита монтажом. Сазерленд и Кристи еще вместе —

и уже не вместе, еще сцеплены в объятиях — и уже

разделены, наслаждение позади, а в настоящем

и в будущем — ужас от потери дочери, ужас от

караулящей их смерти в красном, ужас от невозмож-

ности никого воскресить.

Какая-то бесконечная прогулка по набережной

Неисцелимых.

Показывала недавно этот фильм Сереже. Когда

дошли до любовной сцены, он сказал: “Ну конечно, тогда ведь был расцвет порноиндустрии — и приемы

почти те же. А еще — похоже на «Эмманюэль»”.

Я обиделась за Роуга, за Сазерленда с его

дурацкой прической, за Кристи с ее шерстяными

юбками, за их мертвую дочь в красном плаще, за нас

с тобой, которые уже не вместе, но еще вместе.