Стефан Хермлин: Вечерний свет

© Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1981

Когда Стефан Хермлин начинает фразу со слов «между прочим», то можете готовиться к тому, что вы услышите нечто очень важное.

«Между прочим, — сказал он мне незадолго до выхода книги «Вечерний свет», — я тут набросал несколько небольших вещиц, о которых я тебе уже говорил. Выйдут в издательстве «Реклам». Книжка опять совсем тонюсенькой получилась». Я дружу с ним довольно долго и научился улавливать иронию в подобных словах, но огорчение из-за того, что книжка и на сей раз получилась «тонюсенькой», было вполне искренним.

(До чего смешны люди, которые готовы оспаривать любую мысль Хермлина, зато с наслаждением повторяют именно эти его слова, право на которые имеет лишь он один. Видимо, искусство все еще принадлежит к тем сферам, где до сих пор не вполне усвоено различие между количеством и качеством. У Хермлина малое всегда значительней).

Хермлин не слишком склонен к меланхолии, но как-то раз он показался мне меланхоличным и радостным одновременно. Это было в тот день, когда он только что получил сигнал «Немецкой хрестоматии», он взял книгу в руку и попробовал на вес издание, оказавшееся весьма солидным не только в смысле содержания. Сегодня я собирался говорить о других его работах, но не могу не упомянуть мимоходом, что после знакомства с этой образцовой антологией мне стал понятен глубокий двойной смысл слова «избранное».

Впрочем, что касается образцов, то в них творчество Стефана Хермлина недостатка не испытывает. Быть может, кто-то вновь рискнет сказать, что все оно состоит из «тонюсеньких книжек», но зато каждая из них не имеет себе равных. Журнал «Нойе дойче литератур» ведет рубрику «Мною прочитано…», в которую редакция просит давать отзывы самого субъективного характера; тут своеобычность вкуса призвана проявиться как таковая. Поэтому я сознаюсь, что стихотворение «Одни и другие», написанное моим замечательным другом, имеет для меня неизменно важное значение, значение жизненной аксиомы, облеченной в четкую и изящную форму:

Вообще-то, я собирался говорить о книге «Вечерний свет», но стоит вспомнить стихи Хермлина или цикл его баллад «Большие города», как уже трудно от них оторваться. Их можно читать без конца. Правда, сейчас счастье новой встречи с этими стихами (а каждая встреча с ними кажется новой и самой первой) омрачено словами из «Вечернего света», которые повествуют о том, как умолкли стихи. Мне стало очень грустно, когда я прочитал: «Я не шевелился и только чувствовал, что это пришло и ушло».

Однако, во-первых, стихи Стефана Хермлина, которые еще не оценены до конца (если о подобных стихах вообще позволительно сказать, что их можно оценить до конца), остаются с нами, а во-вторых, нас отчасти успокаивает то обстоятельство, что у нас есть еще и прекрасный прозаик Стефан Хермлин, который не дает нам успокоиться в наших предубеждениях и предрассудках.

Слово «масштабность» стало расхожим, но, вспоминая повесть Хермлина «Время общности», я думаю, что применительно к ней это слово было бы вполне уместным. В ней есть четкость гравюры; любовь и печаль, гнев и мужество запечатлены здесь в непреходящем слове, что поднимает эту вещь на такую высоту, стремиться к которой должен каждый, кто берется писать о войне и Сопротивлении, об убийствах людей, о человеческой смерти и человечности. (Спокойно! Я ведь не сказал, что каждый обязан подняться на эту высоту — в данном вопросе законы искусства не настолько строги, чтобы лишать нас надежд, — я говорил лишь о стремлении. А вот уж стремление совершенно обязательно.) Хермлин, я бы сказал, поэт непреклонности. И разумеется, аплодисменты в его адрес слышатся отнюдь не со всех сторон. Порою его бранят с двух противоположных сторон, между которыми в остальном нет ничего общего. Достаточно лишь напомнить, как был воспринят рассказ «Комендантша». Это замечательное художественное произведение, образец политической прозы, побудило рецензентов-догматиков самых разных мастей выступить с заявлениями, которые кажутся просто смехотворными. Но не все, что смешит сегодня, располагало к веселью в иные времена.