Иван Степанов - Милосердия двери. Лазарет Ея Величества

Всё это отошло в безвозвратное прошлое…

Сопоставим всех известных истории женщин-правительниц. Высоко и одиноко над ними стоит светлая, чистая женщина, мать, друг, сестра, христианка-страдалица — Ее Величество Государььня Императрица Александра Феодоровна .

На фотографиях Великие Княжны похожи друг на друга. В действительности я находил лишь весьма отдаленное сходство между Ольгой Николаевной и Марией

Николаевной. Анастасия Николаевна походила на Императрицу Марию Феодоровну.

Находили сходство между Татьяной Николаевной и Александром III.

Ольга Николаевна была самой разговорчивой. В Ней заметен был уже некоторый опыт в обращении с посторонними. Татьяна Николаевна была более застенчивой.

Обе Они становились обычно около двери или стены, заложив руки за спину.

Татьяна их за спиной скрещивала. У Нее был замечательно красивый профиль, но

"en face" Она проигрывала.

Марию Николаевну я считал самой красивой. У Нее был сильный, властный взгляд.

Помню Ее привычку подавать руку, нарочно оттягивая вниз. Приходилось еще глубже наклоняться, и это Ее видимо забавляло.

Анастасия Николаевна выглядела ребенком. Казалось, что Она слегка косит, но я это объясняю тем, что от живости у нее просто "глаза разбегались". В кармане юбки у Нее всегда был целый запас круглых лепешек крем-брюле, которые Она горстями раздавала всем нам. Сама грызла их беспрерывно.

Видя ее любовь к сладостям, я как-то пошел на хитрость. Раненым не принято было угощать Княжон. Однажды Вера Николаевна Басина (ныне жена адмирала

Дюмениль) привезла мне коробку свежих японских вишен в сахаре. (Специальность кондитерской "des Marquis" на Морской). Я оставил раскрытую коробку на ночном столике. Анастасия сразу заметила и с удовольствием съела несколько штук, озираясь как бы старшие не видели.

В Царской Семье Детей принято было называть полным именем без уменьшительных.

С Матерью Великие Княжны говорили по-английски; между Собой по-русски. Мы Их в начале разговора называли "Ваше Высочество Ольга Николаевна, Ваше

Высочество Татьяна Николаевна…" К концу часто просто говорили "Вы".

Вырубову Княжны называли "Аней" и были с ней накоротке.

Говорить с Княжнами было трудно. Постоянно не хватало тем. Происходили томительные паузы. Мы расспрашивали о дворцовой жизни. Скучная, замкнутая обстановка. Полное отсутствие впечатлений. Княжны любили приемы, парады, но во время войны их не было.

Трогательна была Их любовь и прямо обожание Родителей и взаимная дружба.

Никогда не видел такого согласия в столь многочисленной Семье. Прогулка с Государем или совместное чтение считались праздничным событием.

Великие Княжны привозили нам по утрам пачки газет и искренне смеялись над карикатурами "Петроградской газеты". Франц-Иосиф в виде обезьянки в поводу у

Вильгельма в карикатурном изображении приводил Их в восторг. Уже в то время казалось рискованным изображение, хотя и враждебных, но все же Монархов, в смешном виде.

Часто смеялись с Княжнами над модными тогда переменами немецких фамилий.

Раненые доставлялись обычно с фронта в лазарет санитарным поездом

Императрицы, комендантом которого был улан граф Шуленбург. Мы острили:

"Теперь все меняют Петербург на Петроград — пора бы переменить Шуленбург на Шуленград".

Менялись немецкие названия. Иногда это выходило забавно: ресторан "Франкфурт-на-Майне" переименовался в "Ростов-на-Дону" и т. д.

Государь никогда не любил Вильгельма и поддерживал с ним официальную дружбу, вероятно, только в надежде личными отношениями предотвратить неизбежную войну. Рассказывали в лазарете, что в один из этих дней Государь заметил где-то во Дворце бюст Вильгельма. Он тут же приказал отнести его на чердак и там "поставить к стенке".

Особенно не терпела Вильгельма Императрица. Получив воспитание в Англии у

Своей бабушки Королевы Виктории, Она не имела особенной привязанности к Своей прежней родине. Знаю со слов человека очень близкого покойному военному

Министру П. С. Ванновскому, что по рассказам последнего одну из Сестер

Императрицы сватали в свое время за Вильгельма, но Бисмарк помешал. Будто бы с этого времени у Императрицы, кроме личной антипатии, примешивалось в отношении к Вильгельму еще и чувство уязвленного самолюбия.

В бытность в Константинополе у Абдул-Гамида Вильгельм обратился к русскому послу Зиновьеву с просьбой лично вручить его письмо Государю. Зиновьев телеграфировал в Ливадию, где находился Государь, с просьбой разрешить приехать. На телеграмме Государь пометил: