Императрицу. Ну, будь, что будет…
Императрица остановилась в дверях, окинула быстрым взглядом присутствующих, затем сказала что-то на ухо Ольге Николаевне и, кивнув нам приветливо головой, прошла дальше. Она не кивала, а скорее как-то еще больше откидывала назад голову.
Великие Княжны подошли ко мне, поздоровались с гостьей и спросили, как я себя чувствую.
— Да что Вы его спрашиваете, — вдруг, не прибавляя титула, вмешалась милейшая
Екатерина Асенкритовна, — он же у Вас, как в раю.
— Раненый, за ним надо ухаживать, — возразила Ольга Николаевна.
— Иван Владимирович у нас молодец, да только очень Вы его балуете. Смотрите, лежит весь в цветах, а еще мужчина.
Разговор несколько минут продолжался в этом духе. На другой день первый вопрос Княжон:
— Кто это у Вас был вчера? Как ее зовут?
— Честнейшая.
— Нет, как ее фамилия?
— Это у нее такая фамилия: Честнейшая. Она дочь священника.
— Какая симпатичная. Передайте ей поклон от Нас.
Я повздорил с невестой. Настроение было скверное. Нога ныла, а тут еще неожиданно разболелось ухо. Гедройц была занята, и Императрица пришла Сама делать вливание в ухо. Видя мое печальное и, вероятно, страдальческое лицо, Она села на кровать и положила мне руку на лоб. Я смотрел Ей в глаза, и странная мысль меня волновала. Как ужасно, что это Императрица: как я хотел бы сейчас сказать Ей все свои горести так, как человеку. Найти у Нее утешение. Она ведь такая заботливая… И вот нельзя ничего сказать. Надо всегда помнить — кто Она. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза…
— Невестушка была у Вас сегодня?
— Нет.
— Это нехорошо. Скажите Тале, что нужно каждый день заходить к своему женишку.
На перевязке говорю Государыне:
— Ваше Величество, у меня есть племянник, которого Вы крестили.
— Кто это?
Я назвал фамилию. Она задумалась.
— Помню. Четыре года назад. В последний раз видела отца, когда провожала полк на войну.
Меня поразила Ее память. Крестины происходили заочно. И кого только Она не крестила так…
Каким недосягаемым, строгим и налаженным представляется со стороны быт
Дворца. А между тем среди позолоты и роскоши те же мелочи и та же неувязка в комических подробностях. Как-то, сходя с автомобиля, Императрица обратилась к шоферу:
— Скажите, чтобы сегодня завтрак не опаздывал. Я еду днем в город.
Зная по рассказам, что Императрица очень набожна, я тщетно искал в Ней признаки ханжества. Ежедневно почти, по дороге в лазарет, Она заезжала в церковь Знамения поклониться чудотворной иконе. Ни разу в разговоре Она не коснулась религии.
По воскресеньям, в Ее отсутствии, приходил в лазарет приходской священник, кропил святой водой и исповедывал и причащал Св. Тайн желающих.
Операции производились под эфиром. Этот наркоз вызывает особенную развязность языка. И что только не говорили, пели и кричали пациенты. Иногда на весь лазарет раздавалась плошадная ругань. Всем становилось неловко. Хуже всего было несчастным, которым потом сообщали, как они держали себя в присутствии
Высочайших Особ.
Бестактности проявляли и без наркоза. Так один из офицеров уверял в моем присутствии Императрицу, что немок можно всегда отличить по плоским ступням.
Другой из весьма привилегированной среды не постеснялся на перевязке попросить Императрицу натянуть ему чулки. Императрица этих мелочей не замечала и не меняла Своего отношения.
Кто-то из знакомых, слушая в лазарете мои восторженные отзывы об Императрице, спросил:
— Признайтесь, Вы слегка влюбились в Нее.
Я даже обиделся. Кто видел Императрицу так, как я Ее видел и знал, тот подтвердит, что Она принадлежала к тем особенным женщинам, которые способны внушать все чувства от обожания до ненависти, кроме обыкновенной человеческой влюбленности.
Во Дворце в комнатах Императрицы находится портрет Марии-Антуанетты
(подношение города Парижа). Найдутся люди, которые попытаются провести параллель между этими двумя несчастными женщинами. Веселая легкомысленная
Королева, покоряющая сердца, и серьезная, чуждающаяся людей и света, Императрица. Королева провела всю жизнь до самого конца на подмостках.
Императрица — всегда взаперти за оградами и охранами, оторванная от мира сего. Блистательное ли окно Дворца, слепое ли окошечко подвала — одно устремление ввысь. Ни одной "фразы", ни одной "позы", никогда о Себе. Только обязанности, долг перед Мужем-Царем, Наследником-Сыном. Никогда перед людьми — всегда перед Богом.
Читать дальше