Валерий Левшенко - Приключения парня из белорусской деревни, который стал ученым

Когда мы подошли к пароходу, Александр сказал, что он устал, и ушел в бар, Виктор занялся девушкой, а я поднялся на верхнюю палубу подышать воздухом и полюбоваться закатом. Вот этого-то делать и не следовало. Верхняя палуба была пуста, если не считать компании недавно избитых парней. Увидев, что я один, они развернутой цепью двинулись ко мне. Даже Лагутин как-то говорил мне, что ему слабо против четверых, а этих волков было не меньше пяти. Я глянул вниз – до воды метров пятнадцать, да и вода по температуре не похожа на курортную. И из команды вряд ли кто-то услышит плеск и крики за бортом – все заняты: кто швартовкой плашкоута, кто приемкой и размещением пассажиров. Да, ситуация! Но тут…

Этот момент я больше всего не люблю в романах. Когда герою вроде как приходит конец, следует «но…» и его кто-нибудь спасает. Я обещал писать правду, все как было. И здесь без «но» не обойтись.

Но тут на верхней палубе появился Б. Новосельцев, зять моих друзей Павленко. Капитан рыболовецкого траулера, здоровенный мужик, именующий себя чемпионом Тихоокеанского военно-морского флота по боксу в тяжелом весе, не помню уж за какой год. С криком «Валера, мы тебя по всему пароходу ищем, держим в баре для тебя место» – он бросился ко мне. Увидев, что расклад сил несколько изменился, компания благоразумно удалилась.

Дальше я всего не запомнил, в памяти остались какие-то куски. Помню ночь, последний обратный рейс плашкоута и как нас, человек десять, в огромной сетке грузовой стрелой опустили на его палубу. Все это знакомо и неинтересно. Куда Саша распределился, я не знаю, след его потерялся.

Коля тоже был откуда-то из Подмосковья. Невысокого роста, черноватенький, быстрый в движениях. О таких говорят: «шустрый». Учился он неплохо, потому и попал на дипломную практику к нам на Камчатку.

Как и все студенты, он выпустил свою валюту, которая именовалась нардами (по его фамилии Нардов). В экспедиции ничего интересного с ним не произошло, и я подумал, что он, сделав дипломную работу, распределится куда-нибудь и исчезнет, как Александр. Но я ошибся.

Прилетев из экспедиции, я пришел в Институт и к своему удивлению встретил в коридоре Колю. Спросил, что он здесь делает. Тот ответил, что распределен в Институт в отдел морской геофизики. Я слегка обалдел, потому что в элитарном Институте это был привилегированный отдел, попасть на работу в который было совершенно невозможно. Руководитель отдела С. М. Зверев пробивал своим сотрудникам трех-четырехмесячные заграничные рейсы. Корабли науки заходили в разные страны, на острова, где можно было дешево купить любую вещь, ведь суточные платили в долларах. И это очень привлекало, поскольку жили мы в то время в стране всеобщего дефицита, когда любая сданная в комиссионный магазин иностранная вещь приносила сумасшедшую прибыль. Из этого отдела никто не уходил, и убрать из него какого-нибудь сотрудника было совершенно невозможно.

Я перестал удивляться, когда узнал, что Николай женился на племяннице нашего заместителя директора по науке Е. С. Борисевича, часто замещавшего директора Института академика М. А. Садовского.

Николай активно занимался общественной работой и был комсоргом отдела. Я знаю это, поскольку после Камчатки сам был секретарем комсомольской организации Института, насчитывавшей в то время 242 комсомольца. Сейчас численность работающих сотрудников около 400 человек. И это почти из 2000 человек.

Однако вернемся к Николаю. До 90-х годов прошлого столетия он работал в морском отделе Института. Году в 1991–1992 куда-то исчез. Время было сложное, и мне было как-то не до него. Через пару лет мы встретились на улице. Коля был в хорошем настроении и рассказал мне, что владеет несколькими магазинами, самый крупный из них – мебельный, который находится на Комсомольской площади, в нем работают около 10 человек и платит он им хорошо. Семью свою он, опасаясь бандитов, перевез в Канаду, где за смешные деньги (всего 70 000 долларов) в Монреале купил двухэтажный дом площадью 200 с чем-то квадратных метров.

Я слушал все это как сказку, ведь в 90-е годы наука почти не финансировалась. Зарплату не платили, зимой не было электричества, тепла и воды. Словом, была полная разруха – по-моему, хуже, чем в революцию в 1917 году.

Больше Николая я не встречал. Видимо, он продал свои магазины и уехал в Канаду. В 1981–1982 годах я работал в Канаде и могу с полной уверенностью сказать, что человек с пробивной энергией Николая там точно не пропадет.