Евгений Гусляров - Пётр Великий в жизни. Том первый

Вот ещё, что интересно мне было. Пётр первым из великих монархов попытался собственноручно писать строки автобиографии. Жаль, что они не доведены до конца. Начало выглядит многообещающим: «…случилось нам быть в Измайлове на льняном дворе, и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышереченнаго Франца [Тиммермана], что то за судно? Он сказал, что то бот Английский. Я спросил: где его употребляют? Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: естьли такой человек, который бы его починил и сей ход показал? Он сказал, что есть. То я с великою радостью cиe услыша, велел его сыскать. И вышереченный Франц сыскал Голландца Карштен Бранта, который призван при отце моём в компании морских людей, для делания морских судов на Каспийское море; который оный бот починил и сделал машт и парусы, и на Яузе при мне, лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало. Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил его: для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевёз его на Просяной пруд (в Измайлове), но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более…».

Строчки эти из предисловия Петра к Морскому регламенту, написанному им сомолично. Жалко, повторюсь, что строчки эти так коротки.

А вот нечто необъяснимое. Мне, например, интересны два документа, венчающие жизнь великого человека – автобиография и завещание. В них человек самолично анализирует, в первом – то, что у него заведомо получилось; во втором – то, что не вышло, то, что он поручает потомкам. Я даже предпринял было, не удавшуюся пока попытку сделать книжку на эту тему. В одной части – собрать автобиографии, в другой – завещания. Странным образом, для Петра в книге завещаний, в этой своеобразнейшей «книге мёртвых», места бы не оказалось. У Петра нет завещания. Факт этот, по отражению его на судьбе России, способен потрясти. Но об этом позже…

Кое-где отважусь я на выводы общего характера, но все они будут ограничены пределами и возможностями сугубо частного сознания. И по этой причине обширному уму могут показаться ограниченными. Заранее с этим согласен и ни на чём не настаиваю. Больше того, общее величие истории меня подавляет, потому моему сознанию уютнее быть наедине с частностью, с мелким отдельным фактом.

Есть такой, например, живописный метод, изобретённый, кажется, Жоржем Сёра. Он краски не смешивал, а ставил в определённом месте полотна точку основного цвета, которых в распоряжении художника, как известно, всего три. Рядом ставил точку другого цвета и так далее. Эффект получался, практически, то же, что и в традиционной живописи мазками из смешанных красок. Из отдельных точек получалась полноцветная картина. Из таких же точек можно составить достаточно сносное историческое литературное полотно. Тем более – исторический портрет и жизнеописание. Эпизод становится такой точкой. Если выбрать из массы известных фактов ряд таких точек, может получиться нечто связное. Уважение к большой истории можно начинать с уважения к исторической мелочи. Мне вообще кажется, что величие событий и необъятность личностей легче и объяснить то можно ничтожной деталью, той самой мелочью.

Вот, например, одно из великих общих мест нашей истории. Пётр создал русский морской флот. Можно много рассуждать о беспримерности этого факта. Можно написать немало страниц с перечислением трудностей, которые громоздились на этом пути. А можно вспомнить мелочь, которая одна даст полную картину того непонимания, которое всю жизнь надрывало силы Петра. Однажды ему (дело это было в Воронеже, там он закладывал свои первые корабли) уставшему, захотелось выпить. Водка была, и он вспомнил, как хороша к ней бывает квашеная капуста. Послали к зажиточным воронежским гражданам просить её столько, чтобы хватило на всю компанию. Граждане посоветовались, и решили капусты не давать. Повадится, мол, а потом отбою не будет. Логику зажиточных воронежцев можно, пожалуй, и понять. Кадка капусты, конечно, не великая ценность, да ведь она своя. Так и не смогли они разглядеть из-за этой кадки с капустой будущего величия России, которое, вот оно, встало на пороге с такой нелепой нуждой. Обидно было Петру. Обидно было потом не раз. Так что, подводя в смертной истоме итог своей жизни, он скажет: