Владимир Фромер - Реальность мифов

Вспомнил ли он фразу из полученного в Вильнюсе письма: «Капитан последним покидает тонущий корабль»?

На сей раз он был последним.

Годы шли, то стремительно, то лениво сменяя друг друга, а Бегин по-прежнему оставался бессменным лидером оппозиции. Его время стало измеряться парламентскими сессиями. Сотни раз он поднимался на трибуну кнессета, чтобы обрушить на находившихся у власти противников жар своего красноречия. Давид Бен-Гурион, Леви Эшколь, Голда Меир, Ицхак Рабин испытали на себе остроту его сарказма и язвительной иронии.

Бегин выработал свой стиль. Он говорил спокойно, негромко, монотонным голосом, делая паузы в эффектных местах, что позволяло держать аудиторию в напряжении. Мастерством формулировок и искусством логического построения он овладел полностью. Теперь Жаботинский, пожалуй, не назвал бы его демагогом. Но учителя давно не было в живых.

Бегину пятьдесят лет. Пятьдесят пять. Шестьдесят. Дочь вышла замуж. Сын, Бени, давно закончил учебу, стал доктором геологии.

Бегин устал от бесконечного ожидания. Облысел. Начал горбиться. Черты его лица обострились. Он напоминал теперь печальную птицу, ковыляющую по жизни с подбитым крылом.

Смежил глаза его грозный политический противник Давид Бен-Гурион, и Бегин на миг почувствовал пустоту, которая обычно появляется, когда теряют близких людей.

Годами Бен-Гурион пытался сокрушить этого человека, вновь и вновь появляющегося перед ним подобно призраку летучего голландца, предвещающему несчастье, сеющему сомнение в правильности избранного пути. Даже внешне они были антиподами: где бы ни сошлись вода с огнем, стихия гневно шипит на стихию. Бен-Гурион даже имени Бегина не мог произнести и в кнессете обычно называл его «Человек, сидящий рядом с депутатом Бадером». Но именно Бегин, вошедший в канун Шестидневной войны в правительство национального единства, явился к Эшколю и потребовал передать в грозный для страны час всю полноту власти затворнику из Сдэ-Бокера.

Поля Бен-Гурион не разделяла отношения своего мужа к лидеру оппозиции. Ей нравился этот джентльмен, всегда приветствовавший ее при встречах с чисто польской галантной обходительностью. Не раз она, прерывая гневные тирады Бен-Гуриона, тихо, но упрямо говорила: «А все же Бегин — человек благородный».

С годами и ненависть Бен-Гуриона стала таять, как шапка ледника в лучах летнего солнца, что и нашло выражение в письме, посланном им своему давнему противнику в феврале 1969 года:

«Моя Поля была Вашей поклонницей. Я же всегда выступал — иногда очень жестко — против выбранного Вами пути. Я не сожалею об этом, потому что считал и считаю, что правда была на моей стороне. (Каждый человек может ошибаться, иногда даже не чувствуя этого.) Но личной неприязни я к Вам никогда не испытывал. В последние же годы, узнав вас ближе, я стал все больше ценить Вас к радости моей Поли. С уважением и признательностью. Давид Бен-Гурион».

29 лет в оппозиции. 29 лет… Бегин уже сам перестал верить, что его час когда-нибудь придет. Даже после Войны Судного дня, до основания потрясшей все израильское общество, блок рабочих партий сумел удержаться у власти.

Его час пробил в июле 1977 года.

Летом 1977 года, вскоре после переворота, приведшего оппозиционный блок Ликуд к власти, лидер австрийских социалистов Бруно Крайский устроил в своем особняке ужин в излюбленном им стиле. Сидя во главе ломящегося от яств стола, Крайский, щурясь, как добродушный кот, неторопливо беседовал со своими гостями. Их было двое: член правления ООП Исам Сиртауи и один из левых израильских деятелей Арие Элиав. Израильтянин не скрывал своей озабоченности.

«Что теперь будет? — бормотал он, глядя перед собой остановившимся взором. — Бегин — это война, разруха. Конец всем нашим надеждам…» — «Успокойся, — мягко сказал Крайский. — Знаю я этих правых демагогов, рвущихся к власти, размахивая шовинистскими лозунгами. Но, оказавшись у руля, эти люди очень быстро приспосабливаются к реальной действительности и становятся прагматиками. Если кому-то и суждено заключить мир с арабами, так это Бегину».

«Венскому лису» не откажешь в проницательности.

История любит парадоксы. Этот давно уже ставший банальностью афоризм не раз подтверждался политическими реалиями.

Десятилетиями находившаяся у власти Рабочая партия, постоянно декларировавшая готовность к миру, вынуждена была вести кровопролитные войны. Мир же с самым влиятельным и сильным арабским государством суждено было заключить партии, окопавшейся на правом фланге политического истеблишмента, выступавшей за целостный и неделимый Израиль, известной своей граничащей с фанатизмом холодной и жесткой неуступчивостью.