Сергей Смирнов: Чтоб служба мёдом не казалась

– Рота, 45 секунд, отбой!

Пока старики ремни расстегнули, молодые уже без штанов. На рукавах гимнастерок и на ширинках штанов у них предварительно пуговички расстегнуты были, крючки на воротниках ослаблены. Все в срок уложились. Морда у старшины выглядит, словно кое-чем подавился:

– Ни хрена себе, салаги прыгать научились! Ничего, мы вам устроим День авиации… Подъем!

Кто-то на плечи соседу со второго яруса приземляется, кто-то штаны чужие напялил. Но в строю все опять вовремя. Старшину, однако, не проведешь: поднимает полы гимнастерок, словно подол у юбки женской, и ржет довольно – ширинка-то у воина не застегнута! Ты к боевой задаче готов, или в самоход собрался?

– На кухню!

Перед армией. Автор слева, далее – Саня Неверов, Стас Могильников

Когда некогда было ходить в баню, мылись одеколоном

Сержант Иващенко из телефонного взвода своих молодых дрючил отдельно:

– Я два часа в сутки спал, и не здох!

Во взводе всего-то полтора десятка человек, так что молодежь из нарядов не вылезала, отрабатывая за черпаков и стариков то на кухне, то дневальными по роте. Нет нарядов? Траншею в снегу копать можно, снега у нас плотные, глубокие, мороз хваткий. Не лень ведь Иващенко, встанет ночью, шинель на плечи набросит, выйдет на крыльцо казармы:

– Замерзли, сыны степей? Сейчас строевую проведем!

Молодежь в телефонном взводе – одни киргизы. Топают по плацу, носок тянут. Ничего, придет время, и они во взводе шишку держать будут. Глядишь, и хох***лов погоняют.

– Ать-два, ать-два, спину прямо, не руби пяткой…

Закончилось мое время в карауле. Сдаю карабин сменщику, спускаюсь под землю. Лампы дневного света подрагивают под потолком, потрескивает аппаратура. В зале боевого управления работа только что завершилась. Оперативный дежурный капитан Ларин ходит прямо по столу (стол – метров 15 в длину!), машет указкой. Брови – не брови, а усы над глазами, в капельках пота. Орет капитан, по планшетам указкой лупит.

Мой шеф, ефрейтор Попов, диспетчер Канады (Канада – позывной нашего полка), крючок на гимнастерке застегивает, глазенками хлопает. Получит сейчас сполна, и бумерангом – мне! До каких пор, мол, салага, я за тебя дежурить буду? Попов на КП человек незаменимый, в последнее время, как его напарник Завьялов в школу прапоров уехал, его даже в баню не возят: вдруг тревогу объявят? Притащит ему старшина на КП свежее белье и смеется:

– Знаешь, Попов, почему тебе Танька не дает? Вонючий ты!

Ефрейтор очень переживает за свою невинность: роста он маленького, хоть и личико симпатичное, голос мягкий и сладкий, Танька-телеграфистка к нему равнодушна. Задолбал ее Попов туманными намеками, а она не трепачей – нахальных любит, чтоб без разговоров – раз, и на шинель!

Пока Ларин ругался, я мышкой в диспетчерскую шмыгнул. Жду начальника. Попов сразу за телефон схватился, давай с диспетчерами из корпуса договариваться, как соврать лучше – видать и те труханулись. Полчаса прошло в суете, отболтались. Попов достал пузырек «Шипра», вылил на ладонь, шею протер, на волосы брызнул.

– Понял, как надо работать? Ну, ладно, я спать пошел…

Два часа осталось до приезда смены. Мне еще участок пола вымыть надо. За сутки этих полов намываешь гектары. Водопровода на КП нет, приходится воду из речки таскать. С пожарного щита топор взять не моги – вдруг пожар? Чем прорубь рубить? Да хоть …! Найдем железку, дырочку во льду проковыряем, воду вместе со льдом кружкой черпаем. Подъем на берег крутой, грохнешься с ведрами – опять возвращайся. Меня с тех пор, как из планшетистов в диспетчеры перевели, за водой не посылают. Но полы мою регулярно, три раза в сутки.

Зал боевого управления линолеумом застлан. На нем в конце каждой смены «почеркушки» от солдатских сапог – черкнет какой-нибудь му***дак ребром подошвы – на полу черная полоса. Попробуй, ототри его ледяной водичкой, мыльца бы, или порошка стирального, но где там! В бане и то обмылками моемся, порошок на хознужды только по великим праздникам выдают, или когда высокое начальство приехать соизволит.

Ползу раком, тру пол. Навстречу Сережка-Нос, гусь шадринский, приближается. Встречаемся на границе:

– Привет!

Сережка призвался из Шадринского района Курганской области, при царе Горохе гусями славного. Сережка нарядчик вечный, стариками битый, колени на штанах засалены, грязь на хэбэ (так в армии форму звали – от слова «хлопчатобумажный») хоть ножом срезай, а постирать некогда – загоняли. Он, да Аркаша (Аркашу по паспорту Толиком звали, да как-то приклеилось к нему – Аркаша, да Аркаша) рекордсмены по нарядам на кухню, свои люди на посудомойке. Аркаша как-то с дуру пожаловался на стариков ротному, и очередную порцию нарядов получил: нарушил субординацию – надо было сначала к взводному обращаться! А кого волнует, что тот вторую неделю в запое и на службу не выходит? Получай сполна!