Александр Нилин - Красная машина

Перелеты Громова и Чкалова в тридцатые годы именовались рекордными и фиксировались спортивными комиссарами. Но авиация была уже рекрутирована в большую политику, а то, что по линии ДОСААФ, проходило по менее героическому разряду чемпионов мира, – авиаторов знают несравнимо меньше, чем футболистов, на этот титул и не посягающих…

Блерио в начале века перелетел Ла-Манш. И в его рекорде была своя идеология. В нем были и сбывшиеся для кого-то мечтания, связанные с новым веком, а для кого-то – и несбывшиеся: кто о чем мечтал.

Великий художник Модильяни одно время очень интересовался авиацией, дружил с авиаторами.

А потом разочаровался в них, заметив, что они – «обыкновенные спортсмены».

«Чего же он ждал от них?» – удивлялась Ахматова.

Но людей искусства долго еще привлекали те, кому знакомо ощущение высоты, недоступное остальным людям…

Жажда разделенных с пилотом ощущений привела к участию в тогдашнем воздухоплавании Александра Куприна. Сначала он «примкнул» к Заикину. Они дружили – жизнь борцов всегда привлекала к себе Куприна. Он считал, что владеет приемами, и на одной из тренировок просто потребовал от Заикина, чтобы тот с ним не церемонился, воспринимал как коллегу. Александр Иванович был крепок от природы и в кадетском корпусе хорошо шел по гимнастике. Но от проведенного Заикиным захвата на мгновение лишился сознания.

Можно было бы и не упоминать про этот эпизод. Однако у читавших рассказ Куприна «В цирке» не может возникнуть сомнений, что автор знает о цирковой борьбе все.

Полет с Заикиным закончился аварией, но тяги к отношениям с авиацией у писателя не отбил. О подробностях продолжения этих отношений мы знаем из его же очерка о полете уже с Сергеем Уточкиным.

При всем уважении к Заикину сравнивать его с Уточкиным – нелепо.

Уточкин вносил в аппарат, как тогда говорили, новшества, совершенствовал модель. Ну и опыт пилотирования был несопоставимо большим, чем у знаменитого борца. Он как-никак участвовал в первом междугородном перелете Петербург – Москва…

А Куприн в «Потерянном сердце» ввел элемент ощущения в координаты всех прочих знаний жизненных реалий и, главное, фантазии, глубже всего проникающей в человеческую психологию…

Иван Поддубный, Сергей Уточкин… Теперь бы про них сказали: знаковые фигуры…

Знаковые так знаковые. Однако их судьбы передают время, ни разу не затоптавшееся в XX веке, судорожно рвущееся маршрутами зигзагов, уходящее, как почва из-под ног.

Но внешне в Поддубном оно – как в старых, скорее всего, башенных часах, а в Уточкине – как во взбесившемся секундомере.

Иван Поддубный жил долго, застал советские времена и, ничем себя не скомпрометировав, вошел в галерею фигур канонизированных…

Спортивные летописцы выстроили ему жизненную историю, в общем, бесконфликтную. Для публики он рисовался как былинный богатырь, а в богатырской судьбе обычно не оставлялось места для психологических нюансов – все изображалось крупными мазками, полутонов не требовалось.

Историческая тема из советского кинематографа никогда не уходила – и для персонажей фильмов был изначально изготовлен трафарет, в рамках которого талантливые артисты иногда и чудеса творили, создавали нечто запоминающееся из ничего.

Иногда, однако, и очень знаменитые исполнители ролей в биографических картинах оказывались бессильны…

Сценарий фильма о Поддубном предложили написать Николаю Погодину. Опытный Погодин сразу понял, что из официальной биографии борца он мало что выжмет, и предложил драматургический ход: свести его в сюжете с никак не менее знаменитым цирковым артистом, клоуном и дрессировщиком Дуровым.

То есть возникала следующая расстановка сил: как бы два клоуна – белый и рыжий.

И, конечно, белым – правильным и скучноватым – выпадало быть Поддубному. Он борется и поднимает гири, а Дуров шутит (репризы из старого цирка служили свою службу и в советские времена).

Фильм взялся снимать известный комедиограф Константин Юдин («Сердца четырех»). На главные роли он пригласил Станислава Чекана из Театра Советской Армии и Александра Михайлова из МХАТа. Оба – актеры популярные, но с не вполне задавшейся на то время судьбой в кино.

Чекана, как правило, использовали в качестве эдакого уцененного Бориса Андреева – точнее даже будет сказать: того Андреева, которого режиссеры бесхозяйственно тратили, используя наиболее элементарную грань его дарования, эксплуатируя в основном богатырский облик. И в роли Поддубного Чекан надеялся хоть сколько-нибудь расширить свое киноамплуа (в театре-то у Алексея Попова он играл ведущие роли).