Александр Нилин: Видеозапись

Больше всего автора занимает здесь отношение двух главных героев спортивной жизни – Спортсмена и Его Зрителя. Ему особенно интересно проследить, как видоизменялись эти взаимоотношения во Времени.

По замыслу книги авторское начало должно быть достаточно откровенным.

Твардовский как-то говорил, что авторское «я», если оно не назойливо, прибавляет веры, усиливает достоверность написанного, значит, идет от очевидца.

«Я» – еще и потому, что здесь намечено рассказать о тех спортивных событиях, которые становились чем-то приметным, памятным в жизни автора или людей, понятных ему и близких, выбранных им не случайно в герои книги.

Иногда кажется, что запомнившееся, вошедшее в жизнь событие, явление большого спорта само находило автора, как судьба – по крайней мере профессиональная.

Разрешенное себе «я» позволяет строить книгу в хронологическом порядке и развивает ее как бы по трем линиям: история своего увлечения спортом (время, его приметы, возможности и традиции восприятия), история превращения в телезрителя спорта (как общая тенденция опять же времени) и ощущение необходимости вернуть прежние, непосредственные контакты со спортивным зрелищем и что-то вроде исповеди спортивного журналиста, так и не сумевшего стать профессионально-беспристрастным, Словом, встречи и отношения, которые хотелось бы представить как записки своего спортивного современника.

Представить большой спорт многосерийным действием, когда персонажи в одних сериях центральные фигуры, а в других эпизодические, но для автора одинаково интересные и значительные в любых ситуациях – в кадре и за кадром.

Как в обычном, привычном разговоре о спорте, буду перескакивать с темы на тему, придерживаясь, однако, осевой, буду забегать вперед, но обязательно возвращаться.

В общем, круг – как беговая дорожка стадиона.

Что-то кончилось в тот день. И что-то новое тогда же началось – что и сейчас, по-моему, продолжается. Со мною ли одним?

Валерий уже в истории…

Впрочем, двадцатипятилетний сталевар из Днепродзержинска Олег Дубина, чемпион по автогонкам и болельщик футбола, спросил: «А кто это – Воронин?»

Мой сверстник горько-снисходительно улыбнулся, а я растерялся вдруг: что ответить?

Припомнить заслуги Валерия и про символическую сборную упомянуть – мой ли ответ?

Строгой цифре здесь предпочту странную, на беглый взгляд, ассоциацию, точной справке – воспоминание, внезапно нахлынувшее или же всю жизнь сопровождающее меня.

…кто это – Воронин?

Действительно, уже пятнадцать сезонов как не выходил он на поле. А в поле длящегося футбола и средний игрок заметнее, чем выдающийся в истории, – не так ли?

Но ведь выдающийся игрок ведет и нас за собой в открывающуюся ему историю.

Почему же, однако, мы идем туда за ним менее охотно, чем в путь, что совершали мы с ним мысленно по футбольному полю в каждом матче с его участием, почему остаемся мы без него в календаре очередного сезона?

Возможно, мы просто не готовы разделить с ним хождение по мукам, невидимым миру после того, как снял он окончательно бутсы? И должны ли?… Кто-то обязательно должен.

В тот день я, наверное, понял это.

…Он не выступал пять или шесть сезонов. Но кредиты симпатий и сочувствия уменьшились не слишком ощутимо, хотя теперь я не сомневаюсь, что он-то ощущал утрату и охлаждение гораздо острее, чем тогда, когда перепад высот стал очевиден, когда перемена в общем отношении к нему – не к тому, конечно, что сохранялся историей, а к тому, кто огорчал и раздражал явственным несоответствием громкому имени в футболе, словно отделившемуся от Воронина, существующему как бы отдельно от его нового бытия, – стала катастрофически необратимой.

Странно, но в необратимости этой он неожиданно – пусть и карикатурно отчасти для знавших его и любивших – воспрянул духом. Не позволял себе жалоб и грусти на людях. Залихватским многословием заменил прежнюю вескость, весомость высказываний об игре. И стремился на люди, не замечая взглядов, теперь уже не столько сочувствующих, сколько соболезнующих. Он старался держаться как ни в чем не бывало. Делать вид, что обрел свое равновесие. Хотя как мог не чувствовать неопределенность своего присутствия, существования?