Александр Нилин - Красная машина

Вряд ли Блоку не нравились Поддубный или Заикин, хотя и такого варианта не исключаю. Замечал же за собою Лев Толстой странность – никогда ему не нравилось, что имело у публики наибольший успех.

Важно, однако, другое – французская борьба объединяла в увлечении разные слои российского населения. Вероятно, каждый находил в ней что-то близкое себе…

В Киеве выходил журнал «Красота и сила». В названии – ответ на недоумение наше, как в утонченности Серебряного века нашлось место для поклонения физической силе и в среде, где отклик на изысканно прекрасное служил как бы паролем…

И в конце XX века широкое распространение получил культуризм – забота не просто о силе, нужной штангисту или борцу, но и о пропорциях тела, приближенных к античным образцам.

Однако идеология культуристов очень скоро была разбавлена – тех же щей, но пожиже влей – еще более массовым движением «качков».

Как и во времена Гоголя, русский человек умеет одним словом припечатать, обнажая суть явления.

«Качок» – это уже «попса». «Качку» заказан вход в мир прекрасного (да его туда и насильно не затащишь) – он хочет немедленно угрожать и властвовать в общежитии, в быту, хотя обычно подчинен чужим мозгам, по своему усмотрению распоряжающимся мышцами этого тренированного, но все же пушечного мяса.

Последователи доктора Владислава Франциевича Краевского, основателя и руководителя петербургского «Кружка любителей атлетики», были эстетами от спорта. Конечно, соревновательный дух был им вовсе не чужд, со всем сюда привходящим, но и с широтой, с пониманием, что высший спортивный интерес на тебе одном не замыкается, как бы ты втайне того ни желал.

Вот как описывает Иван Лебедев (мы еще будет говорить о знаменитом Дяде Ване) прибытие в «Кружок» Георга Гаккеншмидта, будущего чемпиона мира, прозванного впоследствии «Русским львом»: «…встретили мы гостя не особенно дружелюбно. Уж очень ревниво относились тогда к иногородним атлетам. Мы слышали, что Гаккеншмидт выжимает одной рукой шесть пудов, но в других движениях слаб. Когда он стал раздеваться, мы, признаюсь, рассчитывали, что вот-вот “всыплем” атлету из Юрьева. Но лишь только Гаккеншмидт снял рубашку, мы так и ахнули: такой мускулатуры ни у одного из атлетов нам не приходилось видеть. Совершенно без жира, весь рельефный, с бицепсами в сорок четыре – сорок пять сантиметров, с феноменально широкой спиной, покрытой комками мышц, – “новичок”, еще не подходя к штанге, одной своей фигурой побил нас в пух и прах. Он начал выжимание одной рукой с 200 фунтов, – штанга пошла вверх, как легкая тросточка, 220, 240 и… 260 – то же самое.

Это был всероссийский рекорд.

Трудно описать, что делалось в “Кружке”: Гаккеншмидту кричали “браво”, “ура”, его качали… мы уже не завидовали, прямо сознав, что новичок – головой выше всех нас».

А «Русский лев» писал потом о Краевском: «Я могу смело сказать, что за все то, что я приобрел и чем стал, я обязан ему. Это был он, кто учил меня, как я должен жить и тренироваться, и это был он, который вел меня по моему жизненному пути…»

Как бы отражая реальную жизнь (в чем главное отличие его от спортивных соревнований более поздних времен), всякий чемпионат по французской борьбе был намеренно населен самыми разными образами и типами (понятия «имидж» тогда не существовало, но неназванный «имидж», конечно же, создавался каждому из выступавших на арене).

Чемпионаты не обходились без монстров, далеких от проповедуемого Краевским спортивного облика, – и публика любила их странной любовью. Чемпионат требовал разных амплуа – и элемент балагана в нем присутствовал, вряд ли слишком уж шокируя завсегдатаев-эстетов.

Чемпионаты по борьбе, как правило, происходили в Цирке.

Цирк до самых последних времен резонно кичился своей консервативностью. И «обратному адресу» чемпионов – иногда если не сомнительному, то несколько преувеличенному – в цирке верилось охотнее. Цирковой зритель – независимо от возраста, образовательного ценза, интеллекта, наконец, – не защищен от магии гиперболизации…

Но не получалось ли, что спортивная сторона отодвигалась?

А почему бы ей отодвигаться, раз про зрителя не забывали ни на мгновение?

Конечно, «в бур» (по-настоящему то есть) боролись не каждый раз. И «договорных матчей» хватало с избытком. Никакого «гамбургского счета» на самом деле не было – Виктор Шкловский (автор нашумевшей книги под таким названием) потом сознался, что все это придумал.