Андрей Битов - Все наизусть. Годовой творческий цикл

Переводчик очнулся на полу в луже крови. Попытался встать, резкая боль в бедре заставила его вновь усесться на пол. Где я? И я ли это?

Огляделся. Крошечная деревянная избушка со скошенным потолком. Именно такие паучьи уголки любил он обживать для плетения своей паутины в Токсово, Рыбачьем, Переделкино, Голузино, Тамыше, Сиверской… только здесь (чем там) все было как-то опрятней и чище. Кроме его собственной лужи на ковре под головой. Картинка дурацкая перед глазами – полевой букет, как раз в ногах, как в гробу.

Хитрец! – самодовольно подумал про себя оживающий Переводчик. – Хороший подыскал себе диагноз: блэк-аут, пти-маль, отключка… – и нет тебя. Хорошо, если так. А если прорастешь овощем? Кто скажет, сколько я здесь провалялся, минуту, пять, час?.. Нет, час быть не может – пошли бы необратимые изменения, я бы не пришел в себя. Придти в себя… как хорошо! В кого же еще?

Кое-как придя в себя, Переводчик стал выбираться из своей щели между шкафом и кроватью. Стол, окно… На столе – телевизор, телефон, компьютер – нет, такого набора еще не видало его гнездо! Окно – «Мороз и солнце, день чудесный!» – все, как у АС. И дальше все, как по писаному: «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,//На мутном небе мгла носилась,//Луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела»… «Прозрачный лес один чернеет, и ель сквозь иней зеленеет, и речка…» «А знаешь, не велеть ли в санки кобылку бурую запречь?» Раздался звон бубенцов… Не может быть! такая точность во всем… Кроме красавицы, однако. Красавица уже не проснется, потому что ее нету. Как таковой. А направо как раз «пустое поле», а прямо – глаз упирается… Неужели за окном всегда Святые Горы?

Переводчик попытался выглянуть в окно: точно! внизу катила лошадка, но не в санях, а на шинах. Какие уж сани, когда компьютер… Тут стала слышна гортанная и лающая немецкая речь, и все встало на свое место: Переводчик обнаружил себя в гостиничке «Альпенгут» на границе с Австрией, куда уединился заканчивать свой многострадальный перевод. Вокруг были настоящие высоченные скалистые горы и только у него в окне невысокий отрог, и впрямь не выше, чем в Михайловском.

Идентифицировав себя в окне, Переводчик продолжил поиск себя в зеркале. Лучше бы он этого не делал!

Картина была под стать букетику: старик в неопрятной седой щетине, весь в крови, с заплывшим глазом.

Такого бы в России и на порог забегаловки не пустили, не то, что в отель для иностранцев. Здесь он, выходит, иностранец.

Кровь уже запеклась в волосах… значит, провалялся он достаточно долго. Это настораживало. Наверно он стукнулся о спинку кровати, когда падал. Бровь была рассечена слева, и спинка находилась слева.

Значит, удар приходится всегда слева. Если бьют справа…

Возвращение в сознание после припадка всегда напоминает пресловутый «хлопок одной ладони». Крошечный взрыв времени в мозгу. Опять, слава Богу, не окончательный. Возвращаешься, как бумеранг, в ту же точку сознания и текста.

Может, это такой краткий сон? Отличие-таки есть. У всякого сна есть начало (неуловимое) и пробуждение, затрудненное видениями или нежеланием просыпаться.

Здесь же нет начала – только пробуждение, причем в той же точке – не понимаешь, почему вокруг суетятся люди или почему ты один лежишь на полу. Отряхиваешься, будто ничего не было. Слава Богу!

А – было.

Кое-как отмывшись, залепив рану туалетной бумагой, аккуратненько общипав ее по краям, вроде как пластырь, Переводчик, хромая, вцепившись в перила, кое-как спустился по лесенке к ужину. И правильно сделал; здесь настолько все было на своих местах: и английская пара с одной сломанной ногой, и берлинская – с одним моноклем, и французская без каких либо признаков, кроме речи, и добрейшая собака с грозной хозяйкой… что никто и не заметил одинокого русского. Живи, как все, сядь подбитым глазом к стенке, и все у тебя будет в порядке. Не то, что у этого надутого, только что прибывшего немца, который, в ожидании ужина, с особо независимым видом развернул газету как раз над только что предупредительно зажженной перед ним свечой…

Даже в этом тишайшем отеле, оформленном под охотничий домик имени Людвига Баварского, под рогами давно убитых косуль и оленей, случаются иной раз горящие новости! Немец вспыхнул, как факел, и вся наша интернациональная бригада не без любопытства за ним наблюдала.

Значит, не только страх перед чистым листом бумаги, а возможно, и более серьезная мания. И пока я не пишу свою «Автогеографию», начатую в первый час ХХI века, я уже не знаю, не догнал ли я черепаху. Однако, пока я ничего не пишу, тут же образовалась еще одна книжка: все впервые опубликованное, а так же наговоренное за последний, 2012 год, Год Огненного Дракона, с января по январь.