Андрей Битов - Все наизусть. Годовой творческий цикл

– Месседж?

– Во-во! В книге тоже встречалось это слово. Пытаются передать нам эту весть о связи всего, о целом.

– Как инопланетяне, что ли?

– Это мы инопланетяне, будто Земля нам не родина, мы варвары и захватчики, а они как раз земляне и есть! Они пытаются передать нам память об утерянном рае, а мы не слышим.

– Дай почитать!

– Да я сам не могу ее найти…

– Да была ли она?

– Вот еще! Я ее осязал как вещь, она у меня перед глазами…

– Может, это истина твоя и была?

– Не, не моя.

– Тогда давай за этих твоих ребят выпьем!

– За них всегда! Наливай!

– Так у тебя же бутылка! – Я давно стоял перед ним с протянутой рукой, со стаканом наготове.

А он все гладил и гладил бутылку. Взгляд его прояснился и стал ярче луны.

– И знаешь еще что, – сказал он твердо. – Ты не жди. Не буду я пить с тобой Эту Бутылку. Хотел я и ее тебе завещать, но Она – все-таки моя. Моя цикута! Не отдам. Тебе уже хватит. Ты ступай домой. Тебя там ждут.

– Ночь же… – жалобно сказал я и полез за божницу, прекрасно понимая Павла Петровича.

– Зачем тебе открывать истину, если ты сразу ее забываешь! – сказал Павел Петрович, прекрасно зная меня. – Разве я тебя уже не учил, что, как древние говорили, что нельзя ступить в одну и ту же реку дважды, так и уже выпитая бутылка не может оказаться второй, сколько её не ищи! Недаром же заначка в нашем языке существует только в единственном числе!

– Так ночь же! – заскулил я. – Где её еще достать?

– В городе. Иди туда. Ничего. Луна сейчас полная, небо чистое, дорогу хорошо видно. Я буду за тебя молиться, и ничего с тобой не случится.

– А Истина! – вскричал я в негодовании. – Ты же обещал мне выдать, наконец, истину!

– А истина пока вот какая: это последняя бутылка, которую ты не выпил, и последняя, которую видел.

– Ты что, кодируешь меня?

– Считай, как хочешь. Ты теперь последний. Понимай главное.

– Что главное?

– А вот все это! И небо, и луна, и звезды, и муравей, которого ты раздавишь по дороге – все это главное. И все это любит тебя. А ты люби его.

– Кого?

– Всё! О чем мы говорим… – И он отмахнулся от меня, как от мошки. – Ступай же, наконец! А я и за твоего Гранта помолюсь, и за здравие его умной внучки. Да и за твое тоже. И главное! Береги свою вторую ногу!

Я застыл в проеме перед неправдоподобной луной. Было действительно светло как днем.

– Когда вернешься-то? Впрочем, что это я. Я же тебя не дождусь. А то возвращайся в эту пещерку. Так и быть, я тебе ее завещаю. Глядишь, еще чего напишешь. Тогда и покалякаем.

– А ты не уйдешь тут без меня?

– Куда я уйду? Я же вечен.

– Вечность я и имею в виду.

– И я то же самое. Ну, ступай. Будь осторожен. – И он перекрестил меня.

– Храни тебя Бог, Платоша! И помни, – услышал я спиной. – Богу не все равно!

И я, не оборачиваясь, вышел в дыру, как в Луну, меня охватил холодный воздух, будто я парашютист, и дальше ничего не помню… Казалось, я слышал выстрелы.

Пьяного Бог бережет. Или молитва Павла Петровича? Тогда тоже Бог.

Во всяком случае, куртку в милиции у меня отобрали «на экспертизу на следы пороха». А на мне лишь две царапины, и обе ноги целы.

Дознаватель допрашивал меня, сколько все-таки было выстрелов, показывая, чтобы я наконец понял, на пальцах: один, два или все пять?

Мое чудесное спасение должно было как-то объясниться, и оно объяснилось лишь еще более чудесным образом…

К отделению подкатил черный эскорт: «мерседес-600» и джип с затененными стеклами. Из джипа выскочили два охранника в таких же затененных очках и черных похоронных костюмах и, приняв очень важный вид, распахнули дверцу «мерседеса», откуда и вышел Миллион Помидоров, весь в белом, как плантатор. Он, на фоне своей важной охраны, излучал высокомерную скромность и обаяние.

Так он и вошел в мою клетку; дознаватель вскочил и принял стойку смирно, а Миллион Помидоров обнял меня по-братски.

– Что, не узнал? А я тебя сразу узнал, еще в пещере! Как ты?

– Как видишь.

– Тебе надо торопиться. Твой самолет через два часа. Ты только подпиши ему бумагу, что слышал два выстрела… Или больше? – спросил он дознавателя.

– Больше не надо, – сказал оперативник.

– Значит, два. Подпиши – и ты свободен.

– Не буду. В жизни ничего не подписывал. А если что за меня подписывали, сам знаешь, всегда какая-нибудь лажа оказывалась.

– Слово даю, тут все чисто!

– Знаю я вас! Потом получится, что это я и стрелял…

– Ну за что ты меня так не любишь? Я все то добро, что ты мне сделал, хорошо помню! А что я тебе такого плохого сделал? Если бы это не был вопрос жизни, я бы тебя попросил? Я простой честный предприниматель, у меня все чисто. А на меня покушение готовилось этой ночью…