Борис Ширяев - Кудеяров дуб

«Тоска! Снова то же начнется… И еще эти нагрузки, обязательства… Ты комсомолка! Ты должна показывать пример! А что, комсомольцы разве не люди? Разве они тоже не хотят жить? Для себя. Для радости, для … любви. Любви? А Котик? Любит, он или нет?»

Откуда-то из темноты в глаза Миры вонзились другие, серые, без блеска, упорно сверлящие…

«Нет. Ему тоже нельзя любить для себя. Совсем нельзя. Служба в органах запрещает личную жизнь. Значит?»

Ответ на этот, обращенный к самой себе вопрос, пришел уже в комнате. Мирочка сняла шубку, аккуратно развесила ее на плечиках и уныло опустилась на голубой диван.

«Ему нельзя любить, значит и его нельзя любить. Как же иначе? Ничего этого ему не нужно, — грустно оглядела она подушечки, бантики и пышные юбки на абажуре, — ни уюта, ни ласки! Предписания и выполнения. Приказы и обязанности. Разве это жизнь? Жаль, очень жаль, что папочка не хочет уезжать!

А, почему Мишка не едет? Неужели он для нее, для Миры, остается? Его можно любить, он беспартийный. Любит? Конечно, любит, это сразу видно…»

На сердце Мирочки разом потеплело, и жуткие, сверлившие ее душу глаза ушли куда-то в темноту, укрывшись в ней от каскада горячих искорок, брызнувших снопом из других, карих, веселых, ласковых глаз.

«Да, этот любит. Взаправду, понастоящему любит. У него все наружу. Славный он все-таки, милый. Надо его приласкать, обнадежить».

Мирочка встала, отыскала на этажерке томик Есенина с березками на обложке и, не открывая его, снова села на диван.

«Какие светлые, нежные, трепетные, — любовалась она на виньетку. — Такою березкой-девушкой, вероятно, и Ольга Алексеевна была? Я — нет. Вот и шубка хорошенькая, и шапочка, и горжетка, — а я все-таки не березка! На березке никаких заданий не висит…»

Мирочке так стало жалко саму себя, что она всхлипнула.

«Без десяти восемь, — взглянула она на стоявший у кровати будильник Тип-Топ. — Надо скорее ответ Мише подобрать. Он не опоздает. Обещала — значит надо».

Девушка торопливо перелистывала книжку, прочитывая лишь первые строки хорошо знакомых ей стихотворений. Подходящего для ответа не попадалось.

«Не то… Не то… Вот знала, помнила, а теперь из головы выскочило. Надо с надеждой, с намеком на взаимность, а эти все грустные, безнадежные. Не то, не то…»

В ставню постучали. Мирочка вздрогнула и отложила книгу.

«Ах, как не вовремя! И Мишка сейчас придет, и вообще… Не хочу Котика сейчас видеть. Просто не могу, не в силах…»

Девушка торопливо вышла в полутемную столовую и заглянула в дверь докторского кабинета.

— Папочка!

— Что тебе, Мирок? — оторвался доктор от газеты и уронил сиявшее на кончике носа пенсне. — Скучно одной стало?

Мира подошла к отцу и обеими своими руками взяла его руку.

— Папочка, сейчас ко мне Прилукин пришел, я ему отпереть бегу, а через пять минут придет, вероятно, Вакуленко, студент, помнишь его?

Доктор кивнул головой, и пенсне снова свалилось.

— Обоих вместе мне неудобно, понимаешь… Папочка, милый, — ютилась она к старику, — открой тогда дверь Вакуленко и задержи его у себя в кабинете под каким-нибудь предлогом! Пожалуйста, сделай это для меня!

— Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! — комически вздохнул доктор. — Ну, так уж и быть. Стану верной дуэньей лукавой сеньориты! Но только, — перешел он на серьезный тон, — я не вмешиваюсь в твои дела, Мирок, сердечные тем более, я лишь прошу тебя: будь осторожнее с этим Прилукиным! Не по душе он мне…

— Потом поговорим, — чмокнула отца в щеку Мирочка и выбежала из кабинета.

Доктор попытался снова углубиться в газету, но это не удавалось. Из кухни слышалось шипение примуса, — там докторша готовила ужин, — а из комнаты Миры доносились обрывки приглушенного разговора, женского и мужского голоса.

Там, не сняв пальто и шапки, стоял перед диваном Прилукин. От него тянуло холодом. На диване растерянная, испуганная Мира нервно перебирала розовыми пальчиками оборку лежавшей у нее на коленях подушки с вышивкой по ней — Красная Шапочка и Серый Волк.

— Произошла большая неприятность, Мира, — с несвойственным ему волнением говорил Прилукин. — Два наших ответственных сотрудника, на которых было возложено очень важное задание, захвачены фашистами, вернее даже изменниками родины: пуля или петля им обеспечены.

Мире живо представились торчавшие на базаре столбы с перекладиной, и ее подернуло оторопью.

— Но не в этом дело, — продолжал Прилукин, — борьба не обходится без жертв. Дело в том, — раздельно и веско подчеркнул он каждое слово, — что задание должно быть выполнено. Сегодня! Даже сейчас!