Array Коллектив авторов - Бессмертный полк. Истории и рассказы

…за форсирование реки Одер и участие в штурме сильно укрепленной обороны противника достоин высшей правительственной награды – присвоения звания Героя Советского Союза, вручения ордена Ленина и знака особого отличия – медали Золотая Звезда».

Лев Лапкин

Фронтовые встречи – особенные, не похожие на те, что сопутствуют нам в обычной жизни. Из рассказов родителей я знаю, что фронтовые друзья – самые верные и надежные, что фронтовая любовь – самая крепкая. Иначе и быть не могло: в аду военных будней не обойтись без крепкого плеча друга и нежной улыбки подруги. Но были и совсем необычные встречи, длиной на всю оставшуюся жизнь. Случайно увидев в юности мамин паспорт, я был потрясен: брак моих родителей зарегистрировал в августе 1943 года ЗАГС Карельского фронта…

Жили в центре Киева в просторной красивой квартире три сестры с мамой и папой. Их детство пришлось на тяжелую, смутную пору – революции, Гражданская война… И тем не менее все складывалось вполне благополучно до тех пор, пока в 1929 году не репрессировали отца, обычного школьного учителя. Знаменитое, шитое белыми нитками, насквозь фальшивое «дело учителей». Состряпано оно было настолько безобразно, что всех проходивших по нему реабилитировали в числе самых первых, в 1954 году. Но тогда все складывалось серьезно… Дочерям поставили условие – публично осудить отца, подписав заметку в газете, в случае отказа им грозила ссылка. Две сестры со слезами подписали подсунутую им мазню, а третья сама собрала чемодан и отправилась на край света, на Кольский полуостров, в городок Хибиногорск. Так моя мама Галина Авксентьевна Болозович оказалась в числе северян-первопроходцев. Ей только что исполнилось 18 лет.

Это сейчас Кировск – обычный город со зданиями, асфальтом, автобусами, а тогда у подножия Хибин ютилось несколько палаток. Новоселье в только что отстроенном бараке считалось величайшим событием! Цвет ленинградской интеллигенции – инженеры-строители, металлурги, химики, врачи осваивали среди гор и тундры будущий город. Молоденькая киевлянка недолго чувствовала себя одинокой – ее окружали умные, порядочные, интересные люди. А связывало их в ту нелегкую пору, помимо общности взглядов, упорного созидательного труда и тяжелого быта одно великолепное начало – творчество. Непрофессиональные, но довольно хорошо подготовленные музыканты, певцы, чтецы сразу обратили на себя внимание. Их стали приглашать в другие города. Отпечатанные на жуткой бумаге программки их выступлений свидетельствуют о весьма серьезном и сложном репертуаре. Вот когда принесли золотые плоды детские занятия музыкой! Сколько лет маленькая Галя под веселый шум двора со слезами на глазах разучивала на прекрасном бекштейновском инструменте скучные этюды. Зато теперь, в суровом снежном Заполярье, она обрела не только друзей, но и зрительскую аудиторию. Ей доводилось выступать на сценах областного центра, ее неоднократно приглашало мурманское радио, после чего специалисты настойчиво советовали ей подумать о карьере пианистки. И все больше было уверенности в письмах, через полстраны тянувшихся в далекий Киев, и все весомее становились переводы, которые она всегда отправляла в один и тот же день – на следующий день после зарплаты.

Галина Авксентьевна Болозович

Шли годы. В 1937 году среди живописной Мончетундры был заложен красавец Мончегорск, с которым связано едва ли не полжизни моей мамы. И все повторилось: палатки, бараки и первая квартира в деревянном доме. И то же увлечение музыкой – мама стала частой гостьей Дома техники и Клуба металлургов. В конце тридцатых к ней переехали родители. Отец занял должность главного бухгалтера жилищно-коммунального управления комбината «Североникель». Именно с ней, оказавшейся в далеком и неустроенном краю, решили связать свою старость родители.

Осенью 1941 года мама ответила на вопрос «что делать?» в полном соответствии со своей совестью: рейтарские курсы, Карельский фронт. В тылу не пряталась, сразу отправилась на передовую. Буквально под пулями ассистировала хирургам, которые в переносной палатке-операционной ли жизнь раненым. Керосина не хватало, и истории болезни она заполняла своим четким бисерным почерком при свете допотопной лучины (в преклонные годы это отзовется катарактой).