Array Коллектив авторов - Бессмертный полк. Истории и рассказы

В результате – мы её подняли и вернули в школу, принося каждый день всё, что могли купить: кусочек баранины, стакан муки, лапшу, яичко, мёд, хлопковое масло, виноград. Готовили. Заставляли есть. Она пыталась сопротивляться вначале, но сдалась, приняв нашу заботу и опеку. Потом школы разделили, и Анна Григорьевна и Иван Иванович остались в мужской, 50-й, а я оказалась в женской и потеряла их из вида.

Но помню и своё злое лидерство. Мы травили учителя, кажется, биологии. Видимо, 7-й класс. Это был высокий, тощий, очень некрасивый еврей. По-видимому, больной, с глазами, как у Крупской, т. е. базедовой болезнью. Школа была для него каторгой. Заставлять себя слушать он не умел. И мы творили на его уроках чёрт знает что. Я, например, выезжала на парте через окно во двор. Он даже спросил меня после урока, за что я его так ненавижу. И я честно сказала: «Вы не учитель! Вы не умеете держать класс». Но поняла что-то и приструнила класс.

Самым памятным остались поездки на уборку хлопка. Ездили все: школьники, студенты, служащие, солдаты. «Белое золото», как газетчики называли хлопок, было главным богатством и проклятием Узбекистана, так как всё засевали хлопком, истощая почву и ухудшая качество. Но тогда никто об этом не думал. «Всё для фронта! Всё для победы!» А хлопок – это и бельё, и порох. Украина и Белоруссия под немцами. Средняя Азия должна была возместить всё. И мы ездили на хлопок ежегодно. Для нас выделялись продукты. Из местных узбечек кто-нибудь брался за готовку, и в огромном казане варил для нас затируху (как мы называли бурду, считавшуюся первым блюдом) и какую-то кашу по утрам. Голодны были всегда. Воровали всё, что можно было жевать. Бедные узбеки стонали, так как эта приезжая городская саранча обрывала всё. Так я заработала брюшной тиф, поев то ли ворованную грязную морковку, то ли пожевав кусок брикета жмыха на станции. В итоге – с температурой 40 – сумела добраться до железной дороги, доехать до города (Ташкента), дойти до дверей квартиры и позвонить. Когда открыли, рухнула на пол без сознания и провалялась так две недели (как говорили). Помню, что была больница, клиника в ТашМИ (Ташкентский медицинский институт), где я лежала на страшной железной кровати на плоском грязном матрасе без всякого подобия белья. А ночью полезли стада клопов. Все спали. А я вскочила и стояла, в ужасе глядя на этих тварей. Но нашла выход: спала на столе в ванной комнате ночью, а днём досыпала в больничном саду под деревьями. Мать достала драгоценные ампулы гамма-глобулина, и я вылезла из брюшняка, получив на всю оставшуюся жизнь атонию кишечника.

Там, в Ташкенте, мать, работая, кроме госпиталя, ещё и в клинике имени Семашко, встретила Ивана Ивановича Смирнова, ленинградца, историка, который был её пациентом и стал её мужем. Это изменило и мою судьбу. Я оказалась в здании балетной школы имени Тамары Ханум, в которой разместили эвакуированных сотрудников Ленинградского отделения Академии Наук. И с 1944-го года я стала членом семьи Ивана Ивановича, а в мае 1945-го оказалась в Ленинграде, где окончила 10-й класс, а потом и исторический факультет Ленинградского университета. И пошла в школу, где проработала учителем истории 31 год. Очень счастливо, так как мне очень везло на учеников.

Белла Михайловна Рубежова, учитель истории в прошлом, сейчас – счастливый пенсионер.

(прислал Ворончихин Виктор Анатольевич)

Николай Афанасьевич Сотников (1900–1978) был драматургом, критиком, публицистом, сценаристом. Работал в издательствах «Прибой» и «Пролетарий», в Доме печати. На ленинградских киностудиях ставились фильмы по его сценариям. Он был участником обороны Ленинграда – военным корреспондентом, фронтовым переводчиком. Закончил войну в Берлине. Николаем Афанасьевичем было написано немало очерков и фронтовых репортажей. Некоторые из них к печати готовил уже его сын – Николай Николаевич Сотников. И эти воспоминания – тоже.

Николай Афанасьевич Сотников

…В зоопарк на Петроградской стороне я попал не по своей воле: шел мимо, и вдруг начался артиллерийский обстрел. Слышу – разрыв еще разрыв Подбегаю к стенке вольера и падаю в сугроб. Дождался отбоя тревоги огляделся по сторонам Все знакомо и незнакомо одновременно: разбиты беседки, павильоны, клетки, вольеры, перевернутые скамейки…