Уже в октябре 41-го Николай попал в окружение. Это были мучительные дни под Вязьмой. Колонну с боеприпасами, которые перевозили в полуторках, жестоко обстреливали с воздуха. Николай, смекнув, что в машине ему не выжить, успел выскочить и под огнем доползти до кромки леса.
Оружия у шофера не было. Поэтому ни сражаться, ни застрелиться он не мог, даже если бы захотел. Последнего Коля точно не хотел. Он страстно желал жить. И отчаянно цеплялся за жизнь сначала в лагере под Вязьмой, а потом и в Бобруйске, где на огромной территории за колючей проволокой в считаные дни не осталось ни травинки – пленные солдаты в прямом смысле слова ели землю, пытаясь сражаться с более грозным, чем немец, врагом – голодом.
На оккупированной фашистами территории начали устанавливать новый варварский порядок. Нацистам нужны были рабочие руки. Николая и нескольких пленных, которые еще держались на ногах, отправили на работу.
Парни должны были перевозить муку. На подводу, запряженную лошадью, кидали несколько тяжелых мешков и везли их в указанное место под дулом автомата немецкого надсмотрщика.
В один день пленным удалось договориться, и по условному сигналу они набросились на своих сторожей, убили их голыми руками и увели подводы с мукой в партизанский отряд, который стоял в лесу недалеко от лагеря. Но радость была недолгой. Во время одного из заданий Николай Жуков вновь был схвачен. Что заставило немцев пощадить и не повесить партизана сразу, для него осталось загадкой. Он вновь оказался в плену.
Ботва от мороженой свеклы для этих людей была единственной пищей, поэтому каждый день похоронная команда вывозила целую телегу трупов, которые навсегда оставались лежать в белорусской земле безымянными.
Страдания солдат пытались облегчить местные женщины. Они подкупали фашистов всякой нехитрой снедью и ядреной деревенской самогонкой, взамен немцы разрешали бросать пленным через забор куски хлеба и картошку. А иногда и отпускали нескольких человек.
Каждый день сотни ввалившихся от голода и болезней глаз с надеждой смотрели через колючую проволоку в ожидании спасения. Николай был среди них. Ему очень хотелось жить. И, возможно, именно эта жажда жизни привела однажды к нему Станиславу Савич, милую, скромную девушку, которая, указав на него, пыталась объяснить охраннику, что это ее муж.
Польстившись на кусок сала, завернутый в холщовый мешок, и бутыль с самогонкой, немец торопливо вытолкал Жукова за ворота. А дальше был кювет, мелкие перебежки до опушки леса – всех, шедших от лагеря по дороге и опьяневших от радости, немцы расстреливали, упражняясь на живых мишенях, как в тире…
Николай и Стася помогали партизанам. Сестра девушки «водила дружбу» с немецкими офицерами – так добывались бесценные сведения для борьбы с врагом. Однажды Николай увидел колечко, подаренное сестре своей спасительницы нацистским ухажером, и украл его… так, на всякий случай…
Случай не заставил себя ждать. Пробираясь в действующую армию через линию фронта, Жуков в третий раз попал в плен, но в лагере, откуда отправляли составы с советскими солдатами в Германию, надолго не задержался. Краденое кольцо приглянулось немецкому солдату, и Николай купил себе свободу.
Рожденный в рубашке Коля, трижды побывавший в плену врага, добрался до своих, прошел все проверки и продолжил гнать нацистов до самых границ вражеского логова.
Перед боем на Одере зимой 45 года он написал письмо отцу и прислал матери фронтовое фото с символической надписью: «Помни обо мне». Письмо сына Марии Ильиничне прочитали дочери. Немного раньше они же читали ей похоронку: Петра Александровича Жукова уже не было в живых больше года.
Перед самой оккупацией Ставрополья, когда «немец бегом бежал» по Украине к Кавказу, собрали тех, кто остался в городе, на строительстве укрепительных сооружений. Петру было тогда под пятьдесят лет. Мужиков спросили, кто умеет обращаться с пулеметом, он сразу же встал. Пулемет он видел в царской армии, той самой, за которую едва не погиб от советской власти.
Отец Жуков воевал тоже в Белоруссии, в гвардейском кавалерийском полку. Он был ездовым хозяйственного взвода. Однажды, накануне очередных боев за оккупированный Витебск, Петр написал письмо родным и попросил однополчан не поминать его лихом. Из боя он не вернулся. Осколком снаряда Петра Александровича ранило в живот, он почти сразу скончался. О том, что отец покоится в братской могиле рядом с бывшей деревней Дворище, стертой с лица земли в той декабрьской мясорубке 43-го, сын Николай и дочери Дуся и Шура узнали спустя много лет. В 80-е годы Евдокия разыскала могилу отца, и помогла ей в этом та самая Станислава Савич, которая спасла жизнь ее брату, Николаю, вытащив его из плена. У нее к тому времени был взрослый сын, очень похожий на Жуковых. Так война отняла у Николая отца, но подарила сына, а потом и внуков.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу