Джейн Фонда - Вся моя жизнь

Во время траура я подолгу сидела под каким-нибудь плодовым деревом в папином саду, пытаясь навести порядок в своих чувствах. Многое еще предстояло продумать и понять, но постфактум я вижу, что именно тогда начала учиться спокойствию – учиться быть , а не делать . Я благодарна судьбе за наш общий фильм “На Золотом пруду” и за то, что я успела сказать ему о своей любви, пока не стало слишком поздно. Я ощутила в себе готовность признать, что он дал мне очень многое, пусть и не всё, чего я от него ждала. Ко мне пришло понимание того, что теперь, когда его нет, некоторые стороны моей личности получат признание, – правда, я не могла точно сказать, какие именно. Жаль, что по его просьбе у нас не было заупокойной службы, жаль, что его кремировали, а не захоронили в землю. Мне всегда нравились могилы. Они позволяют явственно ощутить присутствие души. Если бы я могла прийти на папину могилу и прикоснуться к камню, мне было бы легче вспомнить его и поговорить с ним. Но не мне было выбирать. Я тогда твердо решила для себя – пусть меня похоронят в земле, чтобы моим детям и внукам было куда прийти и преклонить головы.

Мне кажется, нельзя жить полноценно, не отдавая себе отчета в том, что мы смертны. Фред Бранфман, мой друг, называет это “жизнеутверждающей подготовленностью к смерти”. По-моему, не жить по-настоящему гораздо хуже смерти.

Наблюдая за тем, как уходит мой отец, я поняла, что страшусь не самой смерти – я боюсь умирать, жалея, что чего-то не сделала и не сделаю уже никогда. Понимание этого определило мои жизненные планы в третьем акте. Если я хочу, чтобы Ванесса спала сладко, этим надо озаботиться сейчас – и я озаботилась. Если я хочу жить так, чтобы моя семья стала крепче, об этом тоже надо позаботиться сейчас.

Вероятно, мои первые представления о загробной жизни можно было примерно описать фразой моего отца из “Гроздьев гнева”, взятой в качестве эпиграфа к этой главе. Плоть бренна, но я верю, что наши души – тот самый двадцать один грамм, который, как говорят, люди теряют в свой смертный час, – становятся частью “огромной души, одной на всех”. Наша энергия рождается в будущем, в телах наших детей и близких. Я это поняла. Папа приснился мне – его лицо лучилось счастьем, он вышел из-за куста и сказал мне, чтобы я не беспокоилась о нем. Я вижу его в том, как грамотно Ванесса готовит компост и выращивает разные растения. Я смотрю на сценическую манеру Троя, слышу, как он произносит свои реплики, и вижу своего отца – при том что мой отец умер, когда Трой был совсем маленький. Я вижу это в своем стремлении и стремлении моих детей к справедливости. Мой папа живет во всех этих проявлениях.

Я всегда побаивалась играть пьяных. Меня приводила в ужас перспектива даже в коротком эпизоде изображать свою героиню под мухой. Вот почему мне захотелось снять фильм “На следующее утро”, мистическую детективную историю об алкоголичке, которая напилась до беспамятства и обнаружила у себя в постели труп. Для этой роли мне надо было вообще не просыхать. Ну что ж, подумала я, почему бы теперь, на данном этапе моей жизни, не бросить вызов самой себе? Нечего расслабляться. К тому же Сидни Люмет согласился стать нашим режиссером, а бесподобный Джефф Бриджес – моим партнером. Продюсерскую работу взял на себя Брюс, ассоциированным продюсером была Лоис Бонфильо, с которой мы потом вместе снимались.

Я пишу эти строки и вижу, как много разных мыслей об актерском ремесле я передумала за пятнадцать лет простоя, поэтому я хотела бы попытаться и вам дать представление об этой работе – по крайней мере, в моем понимании.

Как правило, в одном из эпизодов фильма главный герой переживает кардинальные перемены в себе или участвует в каком-нибудь судьбоносном событии. От того, насколько удачно получится ключевой эпизод, зависит успех всего фильма. Иногда режиссер снимает его долгим планом – камера следует за тобой, когда ты ходишь по разметке на съемочной площадке и стараешься передать метаморфозы чувств. Этот тонкий баланс между техническим и эмоциональным процессами служит критерием мастерства в кинематографии.