Саймон Шама - Сила искусства

Галерея Тейт, Лондон

Следующая серия полноразмерных эскизов, выполненная в пережженных тонах оранжевого, излучала сияние умирающего солнца, притягивала и отталкивала, манила и ошеломляла – то были зловещие жесты древнего мага, который играет с нашим желанием совершить «путешествие в неведомое», предназначенное, как он и предупреждал, лишь для храбрых.

В июне 1959 года, когда работа над «росписями» была почти закончена, уставший Ротко повез Мелл в Италию, где на вилле Мистерий в Помпеях был совершенно потрясен, обнаружив в римских фресках «глубокое родство» со своей серией картин для ресторана – попытку связать гедонизм и стремление к возвышенному. Затем художник вернулся во Флоренцию, в библиотеку Лауренциана, где с удовлетворением погрузился в созерцание того, что считал гениальным умением Микеланджело увлекать зрителя в ловушку.

Однако на этот раз Ротко сам ощутил себя в западне. По возвращении в Нью-Йорк Марк с Мелл отправились на ужин в шикарный, недавно открытый ресторан «Времена года». Ротко любил повторять, что тратить на еду больше пяти долларов аморально, и часто довольствовался китайской едой навынос. Во время ужина с Мелл художник почувствовал, как уверенность в том, что он действительно в состоянии «создать место», способное заставить посетителей застыть над своими суфле, постепенно улетучивается. Уже дома, из своих апартаментов на вершине высокой башни, Ротко позвонил другу и выпалил: «Любой, кто готов есть такую еду за такие деньги, никогда не посмотрит на мою картину». Что это было: констатация факта или указание, печальное признание или угроза?

Когда следующим утром Ротко отправился в дом 222 по Бауэри-стрит, все в нем бурлило от негодования. Он смотрел на написанные картины – оттенки темно-бордового, багряного и черного, огненные тона оранжевого и выведенные в тень переливы коричневого – еще никому из современных художников не удавалось создать столь волнующие произведения. Но Ротко видел лишь гибель и крах.

Черное на темно-красном (эскиз росписи для Сигрэм-билдинг). 1959. Холст, масло.

Галерея Тейт, Лондон

Аванс в размере семи тысяч долларов был возвращен. Манхэттен победил Марка Ротко. Или все-таки не победил? Что, если своим отказом он защищал цельность своего творчества, сопротивлялся необходимости подстраиваться под желания заказчика? К этому моменту Ротко уже зарабатывал куда больше, чем нужно было для простого выживания, и, решив оставить у себя уже законченные картины, он мог говорить себе, что вряд ли останется без средств. Как бы то ни было, он явно не собирался распродавать их по одной и ждал, когда для них появится новая обитель. И потом, много вы знаете современных художников, способных отказаться от кругленькой суммы в два миллиона долларов?

История с Сигрэм-билдинг завершилась, но борьбу за возможность «создать место» для размышлений Ротко отнюдь не прекратил. После продажи первой партии картин он опасался выставлять на рынок остальные – те, которые считал важными. Художника поддерживала вера в возможность в будущем возродить свою идею модернистской часовни. Не в музее – их он называл «мавзолеями», но в специально спроектированном пространстве, где можно было бы исключить бессмысленный белый шум жизни.

Часовня Ротко. Освящена в 1971.

Хьюстон, штат Техас

Ротко еще не оправился от печальных размышлений о неудачном завершении проекта с рестораном, когда его посетил историк искусств из Германии Вернер Хафтман с предложением поучаствовать в кассельской Документе. В ответ Ротко выдвинул гостю свое предложение: возведите часовню в знак искупления вины за холокост, не обязательно большую или помпезную, сойдет и палатка, а если вы это сделаете, я напишу картины, которые вы сможете там повесить, и сделаю это бесплатно. «Как интересно», – отреагировал куратор. И больше к художнику не возвращался.

Бо́льшую часть следующих десяти лет – последнее десятилетие своей жизни – Ротко провел в поисках идеальной придорожной часовни, в которой он мог бы воплотить в жизнь замысел, так и не реализованный во «Временах года». Если в ресторане у него не получилось осуществить задуманное, то университет, как место, изначально исполненное высших ценностей, мог оказаться более восприимчивым к идеям Ротко. Выйдя на Гарвард, еврейский модернист заинтриговал декана университета рассказами о Распятии и изображениях Мадонны с младенцем, виденных им в базилике на острове Торчелло в Венецианской лагуне. Как и можно было предположить, картины Ротко были помещены в зале заседаний, находившемся в модернистском здании, архитектором которого был Хосе Серт, в чьем павильоне в 1937 году была выставлена «Герника». Теперь гарвардские картины Ротко пылились на стенах не под равнодушными взглядами посетителей ресторана, но под гул разговоров о распределении университетских должностей. Бесконечное перетаскивание стульев с места на место и слишком близкий контакт с полотнами привели к повреждениям.