Михаил Кунин - Отец Александр Мень

Близкой подругой Веры Яковлевны (а через нее и Елены Семеновны) со студенческих лет была Роза Марковна Гевенман, закончившая Московский университет по отделению истории искусств. Ее старший сын, Роальд Пратусевич, будучи на несколько лет старше Александра Меня, так вспоминает о их встречах в детстве: «Алик быстро, не по дням, а по часам, развивался. Он был чрезвычайно любознательным, смышленым и увлекающимся. Особый интерес и любовь у него вызывали животные. Мы часто ходили в зоопарк, уголок Дурова, Зоологический музей. Он уже в 4–5 лет по возвращении из этих мест рисовал зверей и птиц, собирал рисунки в маленькие книжечки. Вера Яковлевна воспитала в нем любовь ко всякому творчеству, а я, когда бывал у них, помогал ей. <���…> После войны он год или два занимался рисунком у Ватагина и Трофимова. Помимо “Жизни животных”, он уже перед войной любил читать “Евангелие для детей” и взрослое Евангелие и рисовал не только животных, но и сцены из Священной истории».

«Расхождения во взглядах Леночки и ее мужа Володи никогда не препятствовали их любви и привязанности друг к другу, – дополняет этот рассказ Роза Марковна Гевенман. – Этот миролюбивый дух передался их детям – Алику и Павлику. Никогда я не слышала об их ссорах. Чудная фотография маленьких мальчиков – Алик, обнимающий Павлика, – всегда встречала меня при входе в небольшую уютную комнату на Серпуховке, где долго жила Леночкина семья».

«У отца была необыкновенная широта и терпимость, которую унаследовал Александр, – вспоминает о Владимире Григорьевиче Павел Мень. – Для мамы важно было помолиться перед едой и после. Если папа присутствовал, то надо было делать это или молча, или выйдя из комнаты, обменявшись взглядами».

Уже с детства все отмечали особую просветленность Алика и его удивительную способность дружить и улаживать любые конфликты. Мария Витальевна Тепнина рассказывала, как в день рождения маленького Алика разные гости подарили ему двух одинаковых слоников. Алик не только не огорчился, увидев второй экземпляр только что полученного подарка, но, наоборот, захлопал в ладоши и немедленно объявил, что эти два слоника будут дружить, и придумал целую историю их будущих приключений.

Игрушечные машины, технику и конструкторы Алик не любил, зато много рисовал и лепил. Не проявлял особенных склонностей к устному счету и математике, но уже с детства много читал и делал зарисовки, записывал свои наблюдения. А главное – с раннего возраста проявлял недетскую разумность и чуткость к окружающим.

Анна Корнилова вспоминает такие эпизоды из жизни маленького Алика:

«Детей водили в лес и на речку. Как-то стояли они на берегу и смотрели, как коровы по колено в воде переходят на другую сторону. “А кто же будет потом вытирать им ножки?” – спросил Алик. Он заботился обо всех.

В другой раз, когда он сам вел себя не как подобает, ему сказали, что “надо же себя уважать!”. Он задумался, а потом ответил: “А я думал, что надо уважать других”…»

Вот как рассказывает о своем раннем детстве сам отец Александр:

«Отец был постоянно занят своими делами; он был человеком очень честным, очень работоспособным и весь, целиком, отдавался работе. Поэтому больше я общался с матерью, человеком глубокой веры, большого оптимизма и жизненной силы, и ее сестрой. Тетя была специалистом по дефектологии, по умственно отсталым детям, занималась с олигофренами и т. п. Они были христианки, глубоко убежденные, и в самые трудные годы я был воспитан в традициях Православной церкви. И потом уже я это воспринял сам, как каждый человек должен воспринять встречу с Богом – личную; это уже не только традиция, а внутреннее.

<���…>

В возрасте детском, дошкольном (может быть, в пять лет), особенно меня тяготила бессознательность поступков. Я сам ощущал, что многие поступки делаю несознательно, совершенно механически: я иду куда-то – меня ведут, я что-то делаю… Меня это ужасно удручало и обременяло, я хотел из этого состояния выйти, я хотел ясно отдавать себе отчет: что, зачем и почему. На самом деле это борьба между сознанием и подсознанием. Мне это не нравилось, но выходить на сознание тоже было несколько болезненно. Я остро помню момент, когда я осознал это свое, как говорят экзистенциалисты, бытие в мире: я потерялся в Серпуховском универмаге, вышел оттуда и вынужден был идти пешком домой один… И ощущение собственного одиночества для меня символизировалось в моей тени, которая шла передо мной. Я был в валенках, маленький, и тень была очень несчастной. Мне казалось, что это путешествие очень длинное…»