«Оставаясь целыми днями один, отец Иеракс много заботился о благолепии своего маленького храма, который был всегда таким чистым, светлым, украшенным цветами, так что, поднимаясь неслышно наверх по узкой деревянной лестнице и входя туда, сразу можно было почувствовать себя в другом мире, где царила какая-то тихая радость, как в праздник Благовещения: нежное цветение фруктовых деревьев за окном сливалось воедино с внутренним убранством комнаты. Враждебные стихии мира, казалось, не могли найти сюда дороги, – писала Вера Яковлевна. – Полгода жила Леночка в Лосинке. Я часто приезжала туда после работы и на ночь уезжала домой. Алик подрастал. Я всё больше привязывалась к нему, и эта привязанность отдавалась в сердце непонятной тоской. Однажды я приехала к батюшке и рассказала ему всё. “Может быть, мне лучше уехать от них теперь? – спросила я. – А потом я буду уже не в силах сделать это”. – “Хорошо, что вы поставили этот вопрос, это вы сделали правильно, – сказал батюшка, – только этого не нужно, совсем не нужно. Вот Леночка жила у вас столько лет, а что вы делали? – Вы душу ее берегли. Вы поняли меня? Живите вместе. Мы не будем пока говорить ни о монастыре, ни об одиночестве”».
Анна Корнилова так продолжает свой рассказ: «Алику не было еще и двух лет, а он уже окунулся в атмосферу “катакомбной” церкви. Когда ему шел четвертый год, он вновь оказался с отцом Иераксом, теперь уже в Малоярославце, куда указал поехать на лето отец Серафим. Если в Лосинке они прожили полгода, то здесь два-три месяца. В Малоярославце никто не знал отца Иеракса. Он мог свободно выходить из дому и прогуливаться по окрестностям. Заботы окружающих, общение с людьми были для опального священника светлым периодом, небольшой передышкой на подвижническом пути. Стояло лето, и совершать богослужение можно было в лесу. Нашли уединенную поляну. Отец Иеракс брал с собой богослужебные книги и… лес становился храмом. Казалось, все обитатели леса воздают хвалу Божьей Матери. Однажды белка спустилась с дерева и, не шевелясь, стояла рядом с нами».
Вот как вспоминает об Алике в Малоярославце Нина Владимировна Трапани, прихожанка «катакомбной» церкви тех лет:
«Окружающая природа очаровала нас. Местность была холмистая, перелески, открытые поляны, наши среднерусские, милые сердцу картины. Погода стояла хорошая, и мы целые дни проводили под открытым небом. Столовались все вместе. <���…> О. Иеракс, облюбовав одну светлую безлюдную полянку, совершал там доступные в этих условиях богослужения.
Мы брали с собой термос, кое-какую закуску и устраивали завтрак. Алик забирался ко мне на колени и свертывался клубочком, как котенок.
<���…> Подошел праздник Успения Божией Матери. Мы все собрались на излюбленной полянке. Прочитали дивный канон “Да провождают невещественнии чинове небошественное в Сион Божественное тело Твое…”.
О. Иеракс начал читать акафист. Молоденькие березки стояли вокруг, как свечи, легкий ветерок колыхал травинки. Вдруг на одном из деревьев зашелестела крона, и из кудрявой листвы высунулась любопытная мордочка рыженькой белочки, которая некоторое время рассматривала нас; потом она быстро спустилась на землю и застыла под деревом, как бы прислушиваясь к словам песнопения. Она довольно долго пребывала в таком положении, и мы затихли, боясь спугнуть доверчивого зверька. Потом снова взбежала на дерево и долго еще качалась на ветвях.
Говорили, что после нашего отъезда, когда приехал отец Верочки, дядя Яша, как называли его, Алик безошибочно привел его на нашу полянку и сказал: “Вот здесь мы все сидели, и нам было очень хорошо. Как жаль, что тебя не было с нами…” Алик очень любил дядю Яшу. Когда были назначены выборы в Верховный Совет и по их округу кандидатом выдвинули профессора Бурденко, он сказал матери: “Ну и голосуй за Бурденку, а я буду голосовать за дядю Яшу”. Но он знал, что есть вещи, о которых и с дядей Яшей говорить нельзя».
«Он лучше меня понимал слово “конспирация”, – поясняет этот эпизод Вера Яковлевна, – и как ребенок не боялся ее».
Нечего и говорить о том, какой любовью был окружен мальчик, как заботились о его душе, направляя и оберегая ее.
Алику было два года с небольшим, когда семья переехала в коммунальную квартиру в доме на Большой Серпуховской улице, 38. Отец Веры Яковлевны женился вторично, и возникла необходимость разъехаться. Владимиру Григорьевичу удалось получить для семьи другое жилье.
Читать дальше