Хэзер Дьюи Макадэм - Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Через год после телефонного разговора с Руженой я разослала семьям «второго поколения» электронное письмо с приглашением отправиться вместе со мной на мероприятия, посвященные 75-й годовщине первого транспорта, и повторить на поезде путь их матерей из Словакии в Аушвиц. Интерес проявили очень многие, но поехали мы в итоге небольшой группой, состоявшей из членов трех семейств: сыновья Эрны и Фелы Дрангер из Израиля (Ави и Акива), дочери Иды Эйгерман Ньюман из Америки (Тамми и Шарон вместе с детьми Тамми – Даниэллой и Джонатаном) и дочь Марты Ф. Гегор – Орна из Австралии. И вдруг, за пару недель до нашей встречи с остальными участниками, я узнаю, что в качестве почетного гостя на этих мероприятиях будет присутствовать девяностодвухлетняя Эдита Фридман Гросман (№ 1970). Через несколько дней мы уже говорили с Эдитой по Фейстайму. Контакт между нами возник с первой же минуты, и Эдита сказала, что в Словакии с радостью встретится со мной и моими операторами. Прошло две недели, и вот мы сидим в номере старой советской гостиницы с обшарпанными белыми стенами, и я задаю вопросы, которые нужно было задать Рене Корнрайх (№ 1716) 25 лет тому назад.

Эдита похожа на Рену: такая же энергичная, находчивая, остроумная. Маленький воробушек, одаряющий окружающих своей энергией. Время, проведенное нами вместе в Словакии, превратилось в вихрь событий: мы посетили бараки, где держали Эдиту и других девушек, станцию, с которой их депортировали. На мероприятиях по случаю годовщины мы познакомились с президентом и премьер-министром Словакии, с израильским послом, с детьми других выживших узниц. После слез и объятий группа «второго поколения», сопровождавшая меня, подружилась с семьями «второго поколения», живущими в Словакии. Под конец той недели мой муж сказал: «Тут документальным фильмом не обойдется. Придется писать книгу».

Писать об Аушвице непросто. Это не тот проект, за который берешься с легким сердцем, но, имея поддержку Эдиты, я решилась. Эта книга – не мемуары одной Эдиты, она посвящена всем женщинам с первого транспорта – точнее, тем из них, о ком удалось найти информацию. Я обнаружила, что в Канаде живет еще одна уцелевшая узница, Элла Рутман (№ 1950), и, решив свести этих двух женщин, отправилась в Торонто. Эдита и Элла помнили друг друга, но даже по прошествии стольких лет вели себя настороженно. Они заговорили по-словацки, и по ходу их беседы я поймала на себе страдальческий взгляд Эдиты. Теплой дружбы, которую рисовало мое воображение, не получилось, – как я поняла, в Аушвице Эдита Эллу недолюбливала. Их встреча проходила в атмосфере неловкости, отчужденности – до тех пор, пока две эти пожилые дамы не принялись в лупу разглядывать свои номера на левой руке.

– Моего уже почти не видно, – произнесла Эдита, – совсем стерся.

Воспоминания тоже со временем стираются. Но правду найти можно всегда, если знаешь, где искать. Рассматривая однажды старые фотографии Эдиты, я заметила на одной из них лицо Ружены Грябер Кнежи.

– Ты знала Ружену? – спросила я.

– А как же! – ответила Эдита, словно это разумелось само собой. – Мы учились в одном классе, а потом, уже после войны, близко дружили с ней и ее мужем Эмилем Кнежей. Он был писателем, как и мой муж. Мы навещали их в Швейцарии.

Круг замкнулся.

Многие из этих женщин были знакомы до Аушвица: жили в одном городке, ходили в одну школу или синагогу, но в интервью Фонда Шоа очень мало кто из них упоминает девичьи фамилии. Иногда рассказчица называет подругу детским прозвищем или просто описывает внешность, и из-за этого бывает трудно определить, имеется ли в виду та или иная девушка с первого транспорта. Интервью Марги Беккер (№ 1955) – один из редких примеров, где рассказчица почти всегда приводит полные имена девушек, с которыми она и Эдита вместе выросли, и Эдита сумела найти бóльшую их часть на школьной фотографии. Пока я не увидела это фото, мне бы и в голову не пришло спросить Эдиту про Ружену, поскольку в списке депортированных рядом с именем Ружены указан другой город. Я и не знала, что в детстве она жила в Гуменне. Как жаль, что я не начала это расследование, когда они все еще были живы!

Я уже вношу последние правки в этот текст, когда компьютер издает звук, извещающий меня о новом письме.

«Моя бабушка была в первом транспорте. Я помню ее рассказы. Она написала книгу о депортации, но потом сказала, что ей никто не поверит, и выбросила ее. У меня сохранился первый лист ее истории. Ее звали Корнелия (Ниха) Гелбова, она из словацкого города Гуменне. Родилась в 1918 году».