Хэзер Дьюи Макадэм - Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Словакия была первым государством-сателлитом, чьих евреев ожидала депортация. Она стала отдельной страной лишь в 1939 году, под протекторатом Германии; до этого, в течение более чем тысячи лет, являлась частью Венгерского королевства (а после окончания Первой мировой войны – Чехословакии). В своих отношениях с Германией она частично поступилась автономией в обмен на экономическую поддержку. Президент Словакии, бывший католический священник Йозеф Тисо, запретил все оппозиционные партии, ввел цензуру, сформировал националистическую гвардию и всячески разжигал антисемитские настроения, которые росли вместе с волнами евреев-беженцев, покинувших Австрию после аншлюса. Данные переписи показывали, что в стране проживает около 89 тысяч евреев, то есть 3–4 процента населения.

Приказ всем незамужним еврейкам в возрасте от 16 до 36 лет зарегистрироваться и явиться с вещами к пункту сбора поначалу никого особо не встревожил, если не считать немногочисленных прозорливых родителей, которые попытались спрятать своих дочерей. Более того, некоторые девушки сочли вдохновляющей идею поработать за границей – к тому же им пообещали, что они вскоре вернутся домой. Тем более жестоким оказался шок, испытанный наивными в своей невинности девушками у ворот Аушвица: ведь подготовить их к грядущим ужасам было некому.

В тот же день в Аушвиц привезли 999 немок из Равенсбрюка, который к тому времени был под завязку переполнен: в лагере содержалось 5 тысяч заключенных, и новых узников он принять уже не мог. Немки прошли отбор на соответствие своим будущим функциям: им предстояло служить надзирательницами в рабочих бригадах евреек, занятых расчисткой территории, рытьем ям, перемещением грунта и стройматериалов, а также сельским хозяйством и скотоводством, освобождая рабочие руки узников-мужчин для выполнения более тяжелой физической работы по расширению лагеря. Выросшие в больших семьях в атмосфере любви и привыкшие к устроенной жизни и деликатному обращению, словацкие еврейки вдруг попали в условия, где на тебя орут, раздевают догола, налысо бреют, произвольным образом подвергают наказаниям, выгоняют на мороз, заставляют стоять на нескончаемых поверках, ходить босиком по грязи, бороться с другими узницами за пайки хлеба, работать до полного изнеможения, а нередко – и до смерти. Они голодны, больны, объяты ужасом. Комендант Гесс позднее напишет, что надзирательницы из Равенсбрюка «своей злобой, убожеством, мстительностью и развращенностью значительно превосходят коллег-мужчин». К концу 1942 года в живых оставалась лишь треть евреек с первого транспорта.

А сам Аушвиц продолжал расти. Туда по железной дороге свозили евреев со всей оккупированной Европы: из Франции и Бельгии, Греции и Югославии, Норвегии и позднее Венгрии. Темпы доставки постоянно увеличивались, доходя до трех составов за два дня, в каждом составе – 50 товарных вагонов, в каждом вагоне – по 80 и более узников. К июню 1943 года в лагере уже вовсю дымили четыре крематория, способные сжигать по 4736 тел в день. Большинство вновь прибывших целыми семьями, включая младенцев и маленьких детей, отправлялись в газовые камеры.

Те юные словацкие еврейки, которые на тот момент еще оставались в живых, превратились в закаленных телом и умом женщин, они продумали для себя стратегию выживания: кто-то добровольно шел на самые отвратительные работы, а кому-то удавалось получить место в относительно безопасных швейных или фермерских бригадах, в лагерной канцелярии. Они овладели искусством не попадать в число ежедневно уничтожаемых узниц – «слабейших», тяжело заболевших или утративших способность к труду из-за истощения. Это были – пишет Макадэм – «качели выживания». Самым удачливым повезло устроиться в «Канаду», как узники в шутку называли склады имущества, отбираемого нацистами у привезенных евреев: тем разрешалось взять с собой из дома 30–45 кг имущества, которое, как они думали, сможет им пригодиться. Одеяла, верхняя одежда, очки, посуда, медицинские инструменты, швейные машинки, обувь, наручные часы, мебель – огромные груды всех этих вещей попадали в целый комплекс сортировочных бараков, где посменно работающие бригады узников и узниц – тех, кто оказался удачливее или ловчее других, – непрерывно разбирали и паковали всё это для отправки в Германию. Согласно послевоенным оценкам, каждую неделю в Берлин уходило не менее двух тысячекилограммовых контейнеров с ценностями.