Хэзер Дьюи Макадэм - Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Семьи словацких евреек в течение долгого времени пребывали в полном неведении о том, куда увезли их дочерей. Немногочисленные открытки с зашифрованными сигналами в виде имен давно почивших родственников вызывали недоумение и зачастую выглядели столь странно, что многим родителям удавалось убедить себя: мол, дочери – в надежном месте, о них хорошо заботятся. Но время шло, страхи распространялись, а когда людей стали увозить целыми семьями, ситуация сделалась совсем тяжелой. В одном из самых душераздирающих эпизодов книги Макадэм рассказывает, как узницы с ужасом узнают во вновь прибывшей группе своих родных, прекрасно понимая, какая судьба ждет их родителей и братьев с сестрами.

Об Аушвице написано много: о борьбе за выживание, о тифе, о смерти в газовых камерах, о жутких и постоянно ухудшающихся условиях, о голоде, о жестокости, и Макадэм не отводит взгляд от этих кошмаров. Подобные книги чрезвычайно важны: они напоминают современному читателю о событиях, забывать которые нельзя.

Прекрасно описана предыстория словацкой депортации: жизнь еврейских общин в довоенной Словакии, нарастающие репрессии против евреев, наивность семей, отправлявших дочерей на депортацию. Не менее выразительно автор передает и горечь, которую испытали немногие уцелевшие узницы, вернувшись в родные городки и обнаружив, что их родителей больше нет, их магазины заколочены досками, а их собственность и дома захвачены соседями. Около 70 тысяч человек, или 80 процентов от довоенного еврейского населения Словакии, погибли. Послевоенный однопартийный режим наложил запрет на какое бы то ни было обсуждение темы холокоста. Девушки с первого транспорта покинули свои дома в совсем юном возрасте. Три с половиной года спустя они вернулись женщинами, которые гораздо старше своих лет: слишком многое им довелось повидать, вынести и выстрадать. Уже один тот факт, что они сумели выжить, вызывал подозрения. Мол, как им это удалось? Что именно они сделали, на какие моральные компромиссы пошли, чтобы не погибнуть вместе с подругами?

В финале этой превосходной книги есть образ, который надолго остается в памяти. Одна из уцелевших юных евреек по имени Линда едет домой. Она вырвалась из Аушвица, пережила марш смерти, унесший многие жизни тех, кого не убил лагерь, а затем преодолела огромные, погруженные в послевоенную разруху и хаос пространства, постоянно рискуя подвергнуться изнасилованию, и теперь она, наконец, сидит на крыше медленно ползущего поезда, куда забралась, поскольку вагоны до отказа переполнены беженцами. Она оглядывает с высоты окружающий ландшафт, где нет ни колючих проволок, ни вышек, ни охранников с винтовками. И только тут осознает, что она свободна, а вокруг – столько свежей зеленой листвы… это весна!

«Это теперь как мертвому припарки», – говорит по-немецки Ружена Грябер Кнежа. В трубке – треск. Мой муж, который в нашем разговоре за переводчика, пожимает плечами. На тот момент Ружена была единственной из еще живых узниц с первого транспорта, кого мне удалось разыскать; ее лагерный номер – 1649. За пару месяцев до звонка она с готовностью соглашалась дать интервью для моего документального фильма о первых аушвицких заключенных, но здоровье тогда помешало мне полететь в Швейцарию, чтобы с ней встретиться. А сейчас проблемы со здоровьем – у нее.

Я пытаюсь объяснить: мой главный интерес – поговорить с ней о Словакии, о том, как забирали ее и других девушек, как их предало собственное правительство.

«Мне не хочется перед смертью думать об Аушвице», – со вздохом отвечает она. Можем ли мы ее в этом винить? Ведь ей на ту пору было уже 92 года.

Я отправила Ружене благодарственную открытку, а потом нашла интервью с ней в Фонде Шоа [4] Видеоархив интервью с очевидцами холокоста (более 56 тысяч видеодокументов). Основан Стивеном Спилбергом в 1994 г. Часть финансирования составили кассовые сборы от показа его фильма «Список Шиндлера». Главный партнер Фонда Шоа с 2006 г. – Университет Южной Калифорнии, на территории которого Фонд располагается в настоящее время. – Прим. пер. на немецком. Его можно перевести, но интервьюер из Фонда не задал ей вопросы, интересовавшие меня. Эти вопросы накопились у меня за годы, что прошли после работы с Реной Корнрах Гелиссен – узницей с первого транспорта, с которой мы больше четверти века назад, в 1992, написали книгу «Клятва». После выхода «Клятвы» меня стали находить члены семей других женщин с первого транспорта, они делились историями о своих двоюродных сестрах, тетях, матерях и бабушках, и у меня возникали новые и новые вопросы. Я снимала и записывала интервью с этими людьми, однако без живого общения хоть с кем-то из выживших узниц мои вопросы не получали ответов. Мне понятно стремление родственников оградить этих женщин (бывших узниц) от журналистского внимания: после трех лет ада в лагерях смерти, в столь преклонном ныне возрасте (за 90), кому хочется вновь переживать тот кошмар? Мне тоже не хотелось никого ранить своими болезненными вопросами, пробуждающими призраков прошлого.