Андрей Колесников - Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Тимур Аркадьевич захотел познакомиться с новыми коллегами своего сына, пригласил их в ресторан и – одобрил. Это одно из многочисленных свидетельств того, насколько близки были отец и сын Гайдары. И насколько важны были для Егора его новые коллеги и друзья. Виктор Ярошенко вспоминал: «Отцу, Тимуру Аркадьевичу, Егор представил нас, своих новых сотрудников (Николая Дмитриевича Головнина и меня), поздней осенью 1987 года. Ходили мы в кафе НИЛ („Наука и литература“) на ул. Чаянова (тогда еще 5-я Тверская-Ямская). Я живу теперь поблизости и каждый день, проходя мимо „Кофе Хаус“ (теперь уже „Шоколадница“), вспоминаю этот клуб писателей и ученых, который там недолго, но ярко просуществовал. Тимур Аркадьевич отнесся к нам благосклонно, а потом и дружески. Он очень беспокоился за будущее страны и за будущее Егора, политическое и научное. Отец много значил для Егора. Они были внутренне очень близки».

Из старых сотрудников в отделе остался лишь старожил редакции и рабочих дач «писарей»-спичрайтеров Владимир Алексеев. Он и обучал молодежь правилам подлинного партийного поведения, а также рассказывал истории из «прошлой», более изобильной жизни партноменклатуры, к которой теперь относились ребята-журналисты, обладатели синих, низшего разбора, цековских пропусков. Раньше, рассказывал Алексеев, меню в столовой ЦК было на двух страницах, теперь на одной. А иной раз готовили для простых работников аппарата мясо животного, убитого лично Леонидом Ильичом, – не пропадать же убиенным косулям и кабанам. Средний чек – один рубль… Молодым журналистам, попавшим в журнал ЦК, было неловко перед друзьями – они вдруг сами стали номенклатурой.

«Коммунист», пользуясь словами Пастернака, был «продуктом разных сфер». В этой идеологической коммунальной квартире, несмотря на явно реформаторский курс Фролова и Биккенина, кого только не было.

Собственно, так повелось еще со времен Косолапова: несмотря на вполне определенные позиции главного редактора, в «Коммунисте» и до перестройки присутствовали товарники (по сути – рыночники) и антитоварники, сталинисты-ортодоксы и еврокоммунисты (по своим взглядам).

И уж тем более во фроловско-биккенинские времена журнал был обречен на превращение в дискуссионный клуб, причем по самым разным вопросам, в том числе бытовым. Бунтарь Ярошенко однажды, уже во времена Биккенина, сохранившего фроловский курс, с высоты своего впечатляющего роста выступил против потери времени на катание сотрудников редакции посреди дня в ту самую цековскую столовую в Никитниковом переулке.

Появлялись совсем чужие партийному изданию люди, но их работа в журнале лишь подтверждала тот факт, что «Коммунист» – это не стыдное место даже для вне- и антисистемных журналистов. Каковым был, например, знаменитый в те годы журналист Геннадий Жаворонков, вдруг обнаруживший себя в тесном тихом кабинете на улице Маркса – Энгельса, а не в суетной круговерти редакции «Московских новостей». Задержался он там, правда, ненадолго.

А вот несколько чужой партийному духу литературный критик Игорь Дедков, у которого что-то не сложилось с Сергеем Залыгиным, и он не перешел на работу в «Новый мир», принял приглашение «Коммуниста», стал обозревателем по вопросам культуры и литературы и задержался в журнале, уже переименованном в 1990-х в «Свободную мысль», на годы.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Немчинов был основателем лаборатории экономико-математических исследований АН, из которой и вырос в 1964-м ЦЭМИ – воспитанные им математики-экономисты называли его кто Дедом, а кто Папой; этот человек, будучи ректором Тимирязевской академии, в 1948 году нашел в себе смелость противостоять самому Лысенко.

В мемуарах Каценелинбойгена есть замечательная история, описывающая абсурд советской плановой системы. Она связана с именем Леонида Канторовича: «В 1948 году Канторович преподавал в Ленинградском университете и параллельно работал в Математическом институте имени Стеклова. Уже имея опыт работы с методами линейного программирования, он решил применить их к новому объекту – раскрою материалов. Канторович, с группой математиков, принял решение опробовать свои идеи на Ленинградском вагоностроительном заводе имени Егорова. По его предложению, на этом заводе, имевшем очень большие отходы, решили внедрить оптимальное планирование раскроя стальных листов. За короткое время был достигнут колоссальный эффект – завод снизил отходы с 26 до 7 процентов. Все, казалось, шло как нельзя лучше. Но через некоторое время Канторовича приглашает секретарь Ленинградского обкома партии и обвиняет его чуть не во вредительстве. От ареста его, действительно, отделял лишь один шаг. Что же выяснилось? Оказывается, завод им. Егорова долгие годы был поставщиком лома Череповецкому металлургическому заводу. После введения системы оптимального раскроя завод не выполнил плана по сдаче металлолома. Это, в свою очередь, привело к срыву выполнения плана Череповецким заводом. Вопрос, кажется, дошел до Политбюро. Что можно было объяснить на заседании Политбюро, когда на обсуждение подобных вопросов давали до полутора минут?»