Игорь Гагин - Мне приснилось детство

– Шпарим через поле до оврага. На счет три: раз, два, триии!

Рванули. Из-под копыт взметнулась пыль и комья земли, вздыбились лошадиные гривы. Скакать километра два, не больше. Толька лидировал, за ним Славик на злом Буяне, Привет отставал на полкрупа, причем отставал, по всей видимости, из-за меня. Славик, размахивая плеткой, яростно матерился, оглашая окрестности отборнейшими выражениями. Меня разобрал смех, потому что со стороны это выглядело довольно комично. Я совершенно спокойно мог вывалиться из седла, поэтому Привет тактично сдерживал бег.

В какой-то момент произошло нечто неординарное. Резко перейдя на рысь, Буян вдруг, наклонив морду к земле встал, как вкопанный (уникальная манера у этого жеребца), а Славик, продолжая сидеть в седле, пролетел над его головой и рухнул на землю метрах в двух впереди. Моментально подскакал Толян.

– Что случилось?

– Твою маму! – ни к кому не обращаясь, закончил свою мысль Славик. Он продолжал сидеть в седле, коленки упирались ему в подбородок.

Мы с Кабаном умирали со смеха, раскачиваясь из стороны в сторону и хватаясь за животы.

– Что ржёте, жеребцы? – ожесточенно поинтересовался Слава.

И в этот миг раздалось настоящее, задорное конское ржание – это радовался Буян. Мы с Толиком попадали на землю, и, катаясь среди травы, помирали от смеха, не в силах остановиться.

– Ах, ты тварина! – гаркнул Славик.

– Я ж тебе говорил, подтяни подпругу, – стонал, обливаясь слезами, главный конюх колхоза.

– Убью, гада! – завопил поверженный Толиков родственник.

Он встал, схватил плётку и замахнулся на Буяна, но тот заблаговременно отбежал в сторону, косясь и пофыркивая, готовый в любое мгновение сорваться в галоп.

– Никогда так не смеялся, – продолжая стонать, проговорил Толян. – Спасибо Буяну!

Он залез в седло, задорно мне подмигнул.

– Поехали назад.

Мы ехали шагом, Славик, матерясь, тащил седло, Буян следовал параллельно чуть в стороне. Кабановский родственник был пареньком довольно заносчивым и вредным, и я не раз попадал под его злые подколки. В данный момент я простил Буяну отдавленную ногу.

Как это ни досадно, но лето пролетело быстро. Мы с бабулей уезжали утром одного из последних дней августа. Она сопровождала меня в Брянск, потому что батя не смог за мной приехать из-за каких-то сложностей по службе. С друзьями я простился накануне, а вот с Приветом должен был проститься сегодня.

– Бабуля, я на конюшню!

– Разве можно, автобус через сорок минут!

– Я быстро, – и понесся.

В руке целая булка хлеба. Он стоял, поджидая меня, у раскрытых ворот. Глаза его мне показались грустными. Шагнул мне навстречу и жарко дохнул в плечо. Я давал ему ломтями хлеб, он жевал и почему-то отворачивался.

– До свидания, Привет! – он замотал головой, и получилось, будто он говорил «нет».

– Так надо, я вернусь! – в этот миг он наклонился, и я почувствовал его бархатистые губы, перебирающие волосы у меня на лбу. Это был поцелуй в лоб. Он меня отпускал.

Не в силах больше сдерживаться, я побежал к дому, на ходу вытирая струящиеся из глаз слезы. Тихое ржание меня остановило. Обернувшись, я увидел, как он сделал несколько шагов в мою сторону, потом встал. Я бежал и оглядывался, а он стоял и смотрел мне вслед.

Больше мы никогда не виделись.

Летом 1972 года я снова приехал к бабушке. Трясся в автобусе, медленно тащившемся от Рыбного, и шептал: «Скорее, скорее! Что ты ползешь, как старая кляча?!» Длинными зимними вечерами я вспоминал прошедшее лето. Ночное, гонки на лошадях, Толяного и гордый профиль моего коня. Привет мне снился несколько раз. Он шел рядом со мной по полю, дышал в плечо, а потом вдруг исчезал, а я бегал и искал его. Или он убегал, постоянно оглядываясь, а я опять его искал. Но теперь я его увижу, и мы пойдем по полю рядом, и он никуда не исчезнет.

Первым делом, бросив вещи, побежал к конюшне. Я был почти уверен, что мой друг стоит и смотрит в сторону нашего дома, поджидая меня. Но конюшня была пуста и, такое впечатление, давно необитаема. Одна створка висела перекособочившись на единственной петле, вторая распахнута настежь. Стойла покрыты грязью, пахло застарелым навозом. Я понял, что случилось что-то нехорошее.

Как не странно, но телятник тоже был пуст. Решил проверить свинарник, но там было всё как всегда. Задорно верезжал молодняк, степенно похаживали по грязи хавроньи, валялись в лужах огромные хряки, облепленные мухами, но совершенно к ним равнодушные. На них был такой слой естественной грязевой защиты, что никакие мухи, даже самые кусачие, были не страшны. «Где же табун?» – стучал в голове вопрос. Ответ на него мог дать только один человек – Толька Кабанов.