Егор Мичурин - Офальд

Лишь наутро, когда к боли в животе, ухе и ребрах прибавилась боль в голове, Офальд понял, что может быть общего между Хайонном и бандой Тугавса.

Все они были йеревами.

Диноглен – Инцл, Ивстаяр. Февраль – октябрь

От темного провала окна веяло холодом, несмотря на жарко натопленный камин. Ралка сидела у кровати Дуднэма с красными от слез глазами и беззвучно шевелила губами, в тысячный раз читая молитву об исцелении. Офальд зябко поежился, выглядывая из-за тяжелой портьеры, и поскорее спрятался обратно, скрываясь от матери. К больному его не подпускали, опасаясь заражения, и мальчик прокрадывался к брату украдкой, когда все уже спали, стараясь не потревожить измученную Ралку, нередко засыпавшую в кресле рядом с Дуднэмом. У младшего брата была корь, и проходила она крайне тяжело. На лице темнели пигментные пятна, от тяжелейших приступов сухого кашля ребенок, которому не исполнилось и шести, иногда терял сознание. Он с трудом дышал, ходил под себя, почти ничего не ел и уже не мог даже плакать – не было сил, – а только тихонько скулил в полузабытьи. Крепкий краснощекий бутуз, которого обожала вся семья (даже суровый Илоса в последние годы оттаял, и смотрел на Дуднэма с нескрываемой нежностью) страшно исхудал, и всего за несколько дней превратился в бледную плохо слепленную восковую куклу, неподвижно лежавшую на казавшейся огромной по сравнению с маленьким телом кровати. Вчера Офальд, стоявший за изгородью, своими ушами слышал, как доктор Мерлюл, садясь в изящный возок, отрывисто сказал своему помощнику: "Не жилец". Мальчик похолодел и сел прямо на снег.

Ночью он пробрался к Дуднэму и долго смотрел на его лицо с заострившимся носом и запавшими полуприкрытыми глазами. Из-под подрагивавших век виднелись тусклые полоски белков. Офальду казалось, что, если веки брата поднимутся, под ними будет одна дымчатая белизна, пустая и мертвая. "Не жилец". В углу комнаты зашевелилась и забормотала во сне спавшая на софе сестра матери Ганиноа, больная диабетом горбунья, переехавшая к Телгирам, чтобы помочь с больным. Вздохнула и задремавшая в кресле Ралка. Офальд быстро присел, скрышись за темно-вишневой скатертью, покрывавшей тяжелый стол и свисавшей до самого пола. Мать открыла глаза, с трудом выпрямилась, встала и наклонилась над Дуднэмом. Она некоторое время прислушивалась к его неровному дыханию, потом отошла к окну и замерла. Слезы медленно текли по ее щекам, но Ралка не пыталась их вытереть. Ее руки, всегда такие крепкие и сильные, ежедневно работавшие без устали с раннего утра до позднего вечера, сейчас висели двумя безжизненными кусками плоти, прикрытыми материей, словно у деревянного паяца из лавки герра Нелюмба на центральной площади.

Жена Илосы Телгира уже похоронила троих детей. Двое погодков умерли на ее руках от дифтерии, еще один, родившийся с гидроцефалией, не прожил и недели. С истинно римнагской настойчивостью она продолжала попытки создать многодетную, добропорядочную, приличную семью для уважаемого в округе человека, которым восхищалась с детства, будучи простой служанкой в доме тридцатипятилетнего чиновника. Они поженились, когда Илосе было уже сорок семь, но муж еще много лет не уклонялся от исполнения супружеского долга, в последний раз стал отцом в пятьдесят восемь, и лишь в прошлом году перестал интересоваться Ралкой, как женщиной. Она привыкла к непростому характеру супруга, научилась не обращать внимания на его раздражительность, гасить нервозность, защищать детей от его нападок и изредка принимать на себя удары его тяжелой руки. Илоса относился к жене покровительственно, любил подчеркивать свое превосходство и довел старшего сына от первого брака до нервного срыва, после которого тот сбежал из дома в четырнадцать лет. Офальд, на которого после побега Илосы-младшего переключился со своими придирками отец, был четвертым ребенком Ралки и первым, прожившим больше трех лет, несмотря на его слабые – в отца – легкие. Мальчик рос развитым, болел ненамного чаще детей его возраста и горячо любил мать. Окрыленная, пять лет спустя Ралка родила Дуднэма, а еще через полтора года на свет появилась девочка Улапа. Илоса получил наследство, купил дом, вышел на пенсию и окончательно посвятил себя любимому увлечению, пчеловодству. Теперь семья жила в большом доме с садом, большую часть расходов на содержание которого покрывала квартирантка, перезрелая старая дева по имени Аблетэзи, снимавшая у Телгиров комнату. Ралка хлопотала по хозяйству, Илоса наслаждался пенсией, дети росли здоровыми и казались счастливыми, несмотря на тяжелый характер отца, временами превращавшегося в настоящего домашнего тирана.