Нина Войтенок - Между жизнью и честью. Книга I

Мама часто вспоминала эту встречу с какой-то грустной радостью. Лицо её светлело, словно солнце скользило по нему своими лучами, в измученных тяготами жизни светло-синих глазах появлялся огонёк, но он скоро сменялся горестными слезами.

«Я сразу его узнала, расплакалась, но, превозмогая слёзы, громко закричала: «Батя!» Он поднял голову и приложил палец к губам, мол, «тихо».

Отец перешёл через речку, обулся, обнял меня и тоже заплакал. Гладил меня дрожащими руками и приговаривал: «Какая ты большая стала. Красивая у меня дочечка. А потом стал спрашивать, мол, как я его узнала, ведь столько лет прошло, а я ещё маленькой была в пору ареста. Погладил мои волосы, улыбнулся: «Куда это подевались льняные волосы у моей дочечки?».

Я улыбнулась, вспомнила, как стыдилась своих белых волос, не снимала платка. Пряталась от ребят, которые так и норовили исподтишка сорвать платок с головы с криками: «Алляная», то есть «льняная». Я так радовалась, когда они к двенадцати годам хоть чуточку порусели».

Отец помог мне прополоскать бельё, отогревал мои руки, целовал их, приговаривая: «Всё у нас теперь будет хорошо».

Я рассказала ему, что наш брат Иван умер. До этого прислал письмо, в котором писал, что учиться ему стало трудно, что поднимется на третий этаж, и кружится голова. Но мы ничем не могли ему помочь, сами голодали. Рассказала, что мне приходилось ходить с чужим дедом из соседней деревни и просить милостыню, чтобы не умереть с голоду. Летом траву ели, сушили, весной собирали тошнотики, смешивали с травой, и мама пекла нам ладочки (оладьи). Брат Миша ходил рыбу ловить.

Отец слушал и горестно вздыхал, потом спросил про Герасима. Я ему сказала, что старшего брата забрали следом за ним. Где он теперь, мы не знаем.

Вечером батька устроил нам праздник. Он столько всякой вкуснятины достал из своей сумки, что мы с младшим братом Мишей рты раскрыли и чуть не задохнулись. Сидим, а дотронуться рукой не можем до съестного, что на стол выгружено. Словно замерло всё у нас. Отец смотрел-смотрел и молча заплакал.

«Ешьте, мои деточки, ешьте, – проговорил сквозь слёзы. – Теперь всё будет у нас хорошо. Вы никогда не будете голодать».

После ужина мы сидели долго за столом, батька рассказывал нам о том, где ему пришлось «помотаться», в каких местах он успел побывать за эти семь лет. Говорил, что везде старался работать по совести. Начальник тюрьмы был толковый мужик, хоть и звали его Мороз, но тёплой души был человек.

«Так вот он и назначил меня десятником, – рассказывал отец, – а потом пристроил жить на квартиру хозяйскую. Люди тоже оказались с пониманием, столовались вместе. Я старался помогать по хозяйству. Вот приехал за вами. Этот самый Мороз вызвал меня и сказал: «Алексей Семёнович, я подготовил тебе досрочное освобождение за твоё усердие, за честность, за добросовестный труд. Но хочу сказать вот что: ты мужик умный, тебе эта власть всё равно житья не даст. Поезжай за семьёй, привози её сюда. Тут тебе и работа будет, и жильё».

Но матка наша была очень тихой женщиной, дальше дома никуда не отлучалась. Она никогда на нас голос не повышала. Как-то раз подрались хлопцы на улице, и соседский малый Мише чуть ухо не оторвал. Он прибежал домой весь в слезах и в крови. Матка обняла его и заплакала. Я не такая, я бы за своего дитё вочи повыдирала».

«Так вот, – продолжала мама, – наша матка никуда не согласилась ехать. Конечно, батька нас не оставил. Он вместе с братом Макаром устроился на работу в Стародубе на пенькозавод. Стали строиться в городе. Жили мы пока в Пыхторовке. А осенью этого же 1937 года, как нам передали, их обоих забрали прямо с работы. Больше о них мы ничего и не узнали.

«После смерти отца, – вспоминала мама, – я отправилась по вербовке на стройку в Москву».

Примечание. Вербовали, в основном, из раскулаченных семей.

«Приехали в село вербовщики, – вспоминала она, – зашли и к нам в хату. Поглядели на нашу нищету, пообещали лучшую жизнь. Я согласилась. Матка заплакала. Я её успокоила, сказала ей, что ты остаёшься с младшим братом Мишей. Пообещала им посылки присылать».

Так моя шестнадцатилетняя мама Бобок Матрёна Алексеевна оказалась на стройке Дома Советов.

«Поработать пришлось на разных участках, – рассказывала мама, – на ходу разгружала платформы, гружённые песком, щебёнкой. Пока состав едет до места, я не стояла «руки в боки», а раздвигала на обе стороны к стенкам весь стройматериал. Потом подъезжала к назначенному месту, скоренько открывала с обеих сторон. Так и разгружалось само, мне только оставалось немного лопатой подчистить. Кругом я стахановкой была. Начальство меня уважало, бывало, и перебрасывало на другие участки. Я кругом справлялась. А бригадир часто говорил с улыбкой: