Ирина Линер - На задворках Голландии

На заседании все начали нас дружно уговаривать подождать еще три месяца. Посмотреть, как женщина освоится на новом месте, отрегулировать медикаменты, дать наставления персоналу. Согласились.

Параллельно мне приходят эсэмэски, которые тоже требуют решения. Самое простое – продлить рецепт. Отвечаю: «Завтра!»

Два пациента просят позвонить. Молодая женщина с послеродовыми психическими нарушениями, которую к счастью удалось стабилизировать, жалуется, что два дня назад по моему совету закончила с транквилизаторами и даже выбросила остатки таблеток в унитаз. Последние два дня, несмотря на другие оставшиеся медикаменты, она не может спать и чувствует себя неспокойно. Посоветовал кое-что дополнительно. Позвоню ей через пару дней, проверю, как она.

Второй звонок – мужчина шестидесяти лет. Шесть лет отсидел за наркотики в тюрьме Венесуэлы и три месяца назад вернулся в Голландию. Мне удалось завоевать его доверие, он даже согласился принимать назначенные ему препараты – тоже дело добровольное. Он был обычно очень рад, когда я ему звоню, а теперь возмущенно начал рассказывать, что кто-то из нашей команды пришел к нему и сказал, что он сделал неправильный выбор. Неважно какой, просто такому человеку так говорить нельзя. Пятнадцать минут мне выговаривал, а потом все-таки поблагодарил за звонок. Договорились, что я приду к нему через неделю, и мы продолжим беседу. Обещал показать мне свои стихи.

Потом мы поехали в другой город, посетили пациента, живущего в приюте для бездомных. Он туда сам попросился после того, как его избил наркокурьер. Мы его периодически навещали последние полгода и наблюдали, как он деградирует ментально и физически. Все вокруг знали, что он употребляет наркотики – соседи, полиция, мы… А он: «Нет, ничего подобного, у меня все хорошо!» Я надеялся, что он хоть сейчас скинет маску, но зря надеялся. Хотя он за неделю отъелся и выглядит на удивление хорошо. Вдруг попросил таблетки, чтобы лучше спать. Выпишу, не жалко. И дальше едем в другой город.

Двадцатилетний парень, похоже, уже слегка выпил. Сказать, что в комнате бардак – это ничего не сказать. Повсюду пустые бутылки, окурки… Рука перевязана – с кем-то бился вчера на улице. Задумчиво говорит, что завтра ему надо переезжать, потому что по каким-то административным причинам он больше не может жить в этом городе. А жаль, он здесь уже три месяца, привык. Соответствующие службы куда-то пропали, как ему самому организовать переезд, он не знает. Звоню коллеге, он ставит всех на уши, завтра перевезут.

Последний раз я этого парня навещал, когда он с другом отмечал свой день рождения. Я убедил его тогда начать принимать риспердал, чтобы приглушить периодически возникающие вспышки ярости. Нисколько не надеясь, спросил его, начал ли он принимать медикамент. Он сказал, что да, и чувствует себя лучше и спокойнее. (Ага, а перевязанная рука?) И что таблетки уже кончились. Я ему пообещал завтра утром выписать сразу на три месяца, но он должен их до переезда забрать. Причем мне придется самому договориться в аптеке, там обычно на такой долгий срок не выдают. И парню еще позвонить, напомнить, чтобы тот не забыл. Пока коллега звонил по телефону насчет переезда, он с гордостью дал мне послушать с телефона сочиненный им рэп. Послушал.

Время обедать. Решили с коллегой для разнообразия съесть по кебабу. Нашли, поели. Да, коллега – не врач, нечто среднее между медбратом и социальным работником.

К следующему пациенту едем опять в другой город. Тридцатилетний мужчина, оставшийся в счастливом десяти-двенадцатилетнем возрасте. Дома – огромная коллекция лего, каждые две недели он меняет в комнате обстановку в соответствии со сценами из «Звездных войн». Еще у него в тазике живут шесть черепашек, он каждую различает по имени. Он носит одежду одного из персонажей фильма, вооружается светящимся пластиковым мечом и разгуливает по городу, чем привлекает к себе внимание подвыпивших подростков, которые его провоцируют. Только у него на этот случай есть настоящий нож. А еще он года четыре занимался боевыми искусствами.

Пока еще ничего не произошло, но вчера был очередной инцидент, и он вернулся домой страшно возбужденный. Одел костюм комбата (знать бы еще, что это), вооружился светящимся мечом, взял керамический нож и хотел пойти искать обидчиков, чтобы их наказать. К нему каждый день ходит служба опеки, и женщине стоило больших трудов уговорить его не делать этого.

Похоже, он в детстве подвергался сексуальному насилию и с семи до двенадцати лет вообще не разговаривал. Потом как-то подростки пытались топить его в бассейне. С тех пор он не моется под душем, в раковине как-то умудряется.