Евгений Ройзман - Личный прием. Живые истории

– Парни, он очень сложный. Он сам от себя прется и не слышит ничего. Я пока не понимаю, как с ним работать.

А они отвечают:

– Если у вас не получится, у нас есть гараж капитальный с ямой, мы его туда поселим и будем год держать, пока в себя не придет. Мы его не бросим.

Вижу, и отец настроен решительно. И в ситуации этой только решительность родителей и друзей дает шанс.

Ладно, давайте попробуем. И вспомнил одну историю…

У нас в Перми один Саня кололся героином. У них весь двор кололся. Родители бились, бились с ним, что только не придумывали, где его только не лечили! Кучу денег потратили. Все впустую. А он уже вообще в животное превратился да еще и отъехал несколько раз чуть не до смерти. Еле откачали. И что делать, не понятно. Тогда отец его, мужик серьезный и решительный, сказал: я знаю, что делать.

И вот однажды Саня, такой раскайфованный, заходит домой, а в гостиной сварена из толстых прутьев большая железная клетка.

– Это еще зачем?!

– А затем, гад!

Саню туда втолкнули, и решетка захлопнулась. Сначала он думал, что это шутка. Потом надеялся, что это его решили попугать. Потом бился об эти прутья, рычал, угрожал, но всем было пофиг. Потом начал просить прощения и клясться самыми страшными клятвами. Через несколько дней ему в клетку втолкнули раскладушку и небольшой тазик, который был ему вместо параши. Воду и жратву ставили на пол. И он, к своему ужасу, понял, что это не шутки… В клетке он провел восемь месяцев.

С тех пор уже много лет про героин он даже думать не может без спазма в горле. Сверстники, с которыми он кололся, кто не сидит, – все умерли. Саня сейчас успешный человек, помогает другим, и родителей своих любит, и относится к ним с большим уважением. И родители его, действительно, это уважение заслужили.

В две тысячи пятом году ко мне пришла встревоженная женщина по фамилии Соловьева и сказала, что у нее пропал племянник. Обычный парень, положительный. Он у нее был единственный близкий человек. Она обратилась во все правоохранительные органы, но никто мер не принимал. Я стал ей помогать. В результате все как-то сдвинулось.

Стали заниматься. Поняли, что парень убит, и даже приблизительно догадывались, кто убийца, но тело не нашли. Дело возбудили, но толком расследовать никто не стал, время прошло, улики исчезли, и дело похоронили. Она ходила по инстанциям, но ничего не могла добиться. Пришла ко мне. Мы включились изо всей силы. Вмешалась прокуратура. Всем напинали, дали по шее – выговоры, неполное служебное, депремирование и т. д. Все забегали. Что-то стронулось, потом опять заглохло. Она снова пришла ко мне. Я написал кучу запросов. Всем опять напинали. Потом опять все заглохло. Она опять пришла ко мне. Я договорился, что ее примут в окружной прокуратуре и лично примет начальник ГУВД. Снова все стронулось с места. А так как работать никому неохота, а убийство, не раскрытое по горячим следам, вообще маета, – опять все заглохло. Мы, как могли, снова качнули, уже через Генпрокуратуру, Администрацию президента – опять все забегали. Потом опять заглохло.

И вот две тысячи одиннадцатый. Она снова пришла. Она все правильно делает. Она не может смириться. Систему от нее уже просто колбасит. Ее никто не хочет принимать. Они извели на нее тонны бумаги. Они отточили свои отписки до виртуозности. Они наполучали из-за нее подзатыльников и оплеух. Но они и дальше будут врать. Чего было проще отработать по горячим следам и раскрыть преступление! Но это надо не спать ночами, сидеть в засадах и мокнуть под дождем. А они, похоже, не за этим сюда пришли, и врать им проще и привычнее.

Чем человека мурыжить, дали бы официальную бумагу, где сказали бы следующее: «Мы, сотрудники правоохранительных органов, занимавшиеся вашим делом и живущие на деньги налогоплательщиков, работать не умеем, не хотим и не будем, и вообще отъебитесь от нас!» – так бы было гораздо честнее.

И вот мы сидим снова, поднимаем все документы и думаем, что делать дальше. Эта скромная, уставшая женщина вызывает у меня уважение.

Что делать-то?

И снова пришла ко мне эта женщина. Она поседела и постарела. За две тысячи одиннадцатый – две тысячи двенадцатый годы она написала во все инстанции сто сорок четыре обращения. Причем все конкретные, по делу. За это время дело несколько раз прекращали, приостанавливали и вновь начинали. Все это время бедная пожилая женщина помогает системе, собирает доказательства, просит, уговаривает, заставляет систему возбудиться и что-то сделать. Система раздражается, злится и проделывает огромный объем побочной работы, чтобы не выполнять свои прямые обязанности!