Мария Башкирцева - Если бы я была королевой… Дневник

Так зачем плакать? <���…>

Среда, 15 ноября 1876 года

В воскресенье вечером я уехала вместе с отцом. <���…>

Одна дорога до Вены обошлась мне рублей в пятьсот.

Я заплатила за все сама. <���…>

Я в Вене.

Физически путешествие прошло превосходно: я хорошо спала, хорошо ела, не испачкалась. Вот главное, но это возможно только в России, где топят дровами, а в вагонах есть туалетные комнаты.

Отец вел себя вполне сносно; мы играли в карты, потешались над попутчиками. И только сегодня вечером вышла история, вполне в его духе.

Он взял ложу в Опере, но сказал, что поедет со мной, только если я буду в дорожном платье, или вообще не поедет.

– Вы пользуетесь моим положением, – сказала я ему, – но я никому не позволю меня тиранить, слишком большая роскошь! Я не поеду в театр. Спокойной ночи. <���…>

Суббота, 18 ноября 1876 года

<���…> Сегодня в пять утра въехали в Париж. В «Гранд-отеле» нашли телеграмму от мамы. Сняли номер на втором этаже. Приняла ванну и стала дожидаться маму. Но я в таком состоянии, что мне все безразлично. <���…>

Воскресенье, 19 ноября 1876 года

<���…> Кажется, родители не слишком топорщатся друг на друга. Отец воображает, что достаточно поцеловать ручку и все всё забудут, так что всячески притворяется любезным. <���…>

Почтил нас визитом Жорж. Дина заперлась, чтобы его не видеть, еще бы, после всех его подлостей.

<���…>

Понедельник, 20 ноября 1876 года

<���…>

Мама все забыла, думает только о том, чтобы мне было хорошо, и долго говорила с отцом. Но этот господин изволили отшучиваться или отделывались фразами, возмутительными по своей низости. В конце концов он все-таки сказал, что понимает наш шаг, что даже враги мамины – и те сочтут его вполне естественным, и он знает, что по правилам хорошего тона его дочери, достигшей известного возраста, требуется в качестве прикрытия отец. И он обещает приехать в Рим, как мы предлагаем.

Если бы я могла ему верить…

Пятница, 24 ноября 1876 года

До вечера все было более или менее благополучно, но внезапно затеялся разговор, весьма серьезный, сдержанный, приличный разговор о моем будущем. Мама изъяснялась в совершенно благопристойных выражениях. Надо было видеть отца! Он опускал глаза, посвистывал, но отвечать – не тут-то было!

Есть такой малороссийский диалог, характеризующий народ и в то же время дающий представление о повадках моего отца.

Два крестьянина.

Первый. Мы с тобой шли?

Второй. Шли.

Первый. Тулуп нашли?

Второй. Нашли.

Первый. Я тебе его дал?

Второй. Дал.

Первый. А ты взял?

Второй. Взял.

Первый. Так где он?

Второй. Что?

Первый. Да тулуп!

Второй. Какой тулуп?

Первый. Мы с тобой шли?

Второй. Шли.

Первый. Тулуп нашли?

Второй. Нашли.

Первый. Я тебе его дал!

Второй. Дал.

Первый. А ты взял!

Второй. Взял.

Первый. Ну так где он?

Второй. Что?

Первый. Тулуп.

Второй. Да какой тулуп?

И так далее до бесконечности, но только мне было совсем не до смеха, я задыхалась, и к горлу подступал какой-то комок, причинявший мне ужасную боль, тем более что я не позволяла себе плакать.

Я попросила разрешения вернуться вместе с Диной, а отец с матерью остались в русском ресторане.

Целый час я не шелохнулась, губы у меня были стиснуты, а в груди какая-то тяжесть; я ни о чем не думала и не сознавала, что творится вокруг меня.

Тогда отец подошел ко мне, поцеловал в волосы, в руки, в лицо, потом завел лицемерные и трусливые жалобы и сказал:

– В день, когда тебе в самом деле понадобятся помощь и покровительство, скажи мне слово, и я протяну тебе руку.

Я собралась с последними силами и, напрягая горло, ответила:

– Этот день пришел, где ваша рука?

– Теперь тебе еще не нужна помощь, – поспешил он возразить.

– Нужна.

– Нет, нет.

И заговорил о другом.

– Представьте себе, сударь, что наступит такой день, когда у меня будет нужда в деньгах. <���…> Я тогда пойду в певицы или буду давать уроки игры на рояле, но ничего у вас не попрошу.

Он не обиделся: с него было довольно, что он видит меня такой несчастной и что это для меня невыносимо.

Суббота, 25 ноября 1876 года

Мама так разболелась, что нечего и думать о том, чтобы везти ее в Версаль [67] В Версале заседала палата депутатов – нижняя палата парламента. . За нами заехали г-н и г-жа Мертенс. Я была, как всегда, в белом, но на голове черная бархатная шапочка, от которой волосы казались удивительно золотистыми. Шел дождь. Мы были уже в вагоне, как вдруг появляется какой-то еще молодой господин с орденом, такой француз с головы до пят, полунегодяй-полукавалер, на вид любезный, а на самом деле сухой, со всеми хорош, в душе груб и зол. Тщеславен и завистлив, остроумен и глуп.