Мария Башкирцева - Если бы я была королевой… Дневник

Я – противоположность тем, кто говорит: с глаз долой – из сердца вон. В моих глазах то, чего я больше не вижу, приобретает двойную ценность: вглядываюсь, восхищаюсь, люблю!

Я много путешествовала, видела немало городов, но только два из них возбудили во мне глубочайшее восхищение. Первый – Баден-Баден, где я прожила два лета, когда мне было шесть; до сих пор помню его прелестные сады. Второй – это Рим. Рим оставил у меня совсем другое впечатление, если это возможно – более сильное.

Рим – как некоторые люди, которых не полюбишь сразу, но потом чувство к ним все растет, как дом строится – постепенно. Поэтому такие привязанности очень прочны и в них масса нежности, хотя в то же время и страсть не затухает. Он умеет привязать к себе крепко-накрепко и внушить огромную нежность, но в то же время и не погасить страсти.

Люблю Рим, только Рим. Прошлой зимой был приступ любви к Ницце из-за Одиффре, но Ницца очаровательна… и не больше. Здесь я люблю только Рим. <���…>

А Святой Петр! Святой Петр, когда солнечный луч проникает в него сверху и падает, деля внутренность храма на тень и потоки света такой же безупречной архитектуры, что и его колонны и алтари. Луч солнца, который с помощью одних этих теней возводит посреди мраморного храма другой храм, из света!..

Закрываю глаза и переношусь в Рим… а сейчас ночь, а завтра набегут полтавские гиппопотамы. Надо быть хорошенькой… Значит, буду! Деревня принесла мне огромную пользу: никогда я не была такая воздушная и свежая. Рим!.. И я не поеду в Рим! Почему? Потому что не хочу.

И если бы вы знали, как дорого далось мне это решение, вы бы меня пожалели. Вот, пожалуйста: я даже плачу. И клянусь вам, это не по Антонелли я проливаю слезы, я его даже больше не виню. Виновато наше ложное положение, а больше всего – я сама.

Среда, 7 сентября 1876 года

Если б вы знали, где я провела ночь! На кушетке у отца.

Мама прислала мне портрет Кассаньяка, очень похожий и красотой не уступающий оригиналу. Этот портрет взволновал меня и очень обрадовал.

Я пошла за чернилами, отец позвал меня, я присела к нему на кровать, потом прилегла рядом с ним, как маленькая. Так лучше всего говорить по душам. Мы себе в этом не отказали. С отцом я разговариваю смеясь, а потому могу сказать ему все, что угодно. Мои последние слова позавчера его обидели, а вчера вечером я повторила ему то же самое и добавила, что мама не могла с ним жить потому, что не успел он жениться, как завел любовницу, деревенскую девку, которую знал еще до женитьбы. Он стал божиться, что услал девку сразу после того, как повстречал маму.

Он жалуется, говорит, что вел безумную жизнь, что искал развлечений, но чего-то ему не хватает, и он не чувствует себя счастливым.

– Так в кого же ты влюблен? – спросила я, усмехнувшись в ответ на его вздох.

– А ты хочешь знать?

И тут он до того покраснел, что закрыл лицо руками, чтобы скрыть румянец.

– Хочу, говори!

– В маму.

Голос у него дрожал, и я до того растрогалась, что разразилась смехом, чтобы скрыть свои чувства.

– Я так и знал, что ты не поймешь! – воскликнул он.

– Прости, но романтическая матримониальная страсть – все это так мало на тебя похоже…

– Потому что ты совсем меня не знаешь! Но я клянусь тебе, клянусь, это правда. Перед этим бабушкиным образом, на этом кресте, отцовским благословением клянусь!

Я еще не знала его как следует, а потому поверила.

И он перекрестился перед образом и распятием, висевшими над кроватью.

<���…>

– А скажи мне… раз уж мы с тобой заговорили о маме… Она… она питает ко мне отвращение?

– Отвращение? Да с какой стати? Нет, ничуть.

– Бывают же… в жизни… так сказать… непобедимые антипатии.

– Да нет же, нет.

Мы еще долго об этом беседовали, я говорила о маме, как о святой, – она и жила всегда, сколько я ее помню, как святая. А что было много лет назад, когда я была маленькая, – об этом я не знаю и судить не могу.

Было уже поздно, если бы я пошла спать к себе, то я бы еще поела, записала что-нибудь, почитала, так что я рассудила не уходить. Отец принес мне белье из бельевой, чтобы не будить слуг, сам постелил, дал мне свой халат, шаль, чтобы укрыться. <���…>

Суббота, 14 октября 1876 года

<���…> Получила из Парижа платья, нарядилась и отправилась на прогулку вместе с Полем, благо лошадь Мишеля была здесь. Полтава оказалась интереснее, чем можно было предположить. Из достопримечательностей, во-первых, обнаружилась церковка Петра Великого. Она деревянная, и, чтобы предохранить ее от разрушения, ее поместили в кирпичный футляр: между этим футляром и стенами церкви может свободно пройти человек.