Наталия Алеева - Дары Господа. Проза XXI века

Событие это произошло в начале мая 1920 года, а первого июня того же года в их семье умер от кори только начавший ходить сынок Веничка, и ровно через месяц, первого июля, Мария потеряла мужа, которого сбила машина в Москве. Три дня она искала его, объездив все городские больницы и морги. Сторож последнего, увидев её, чуть не заплакал… Ни адреса, ни, тем более, телефонов тогда не было… И старый человек сказал ей:

– Я так и думал, что вы должны прийти… Ещё вчера должен был похоронить его, стал готовить и вижу – на руке обручальное кольцо, а это значит, что жена его ищет…, обложил льдом и решил подождать ещё день…

Тут он развернул платок и протянул двадцати восьмилетней вдове – моей будущей бабушке золотое кольцо её мужа…

Когда летом на дачу к нам приезжала дальняя родственница бабушка Лиза, все бытовые нестроения дома умалялись, теряя власть над пространством. Они настолько подчинялись этому неспешному человеку, что уже через несколько дней весь хаос быта терпел полное поражение. То, что было безнадежно сломано, выбрасывалось, что можно было починить, обретало новую жизнь. Одежда, предназначенная на тряпки, художественно штопалась, становясь ещё пригодной для внешней жизни, кухонная утварь блистала, и любая хозяйственная мелочь обретала, хоть и временное (пока бабушка Лиза гостила), но своё место.

Невысокая и худенькая, бабушка Лиза признавалась, что любит заниматься разумным устройством быта, при этом, нередко разговаривая с собой, пересыпала монологи пословицами и присказками. «Шила милому кисет, вышла рукавица…, меня милый похвалил, эка мастерица!..» Готовить она не любила и не бралась, но мытьё посуды считала своей обязанностью, и под журчание воды слышались её воздыхания: «хороша я, хороша, да плохо одета, никто замуж не берёт девушку за это…»

Помню, как поразила нас реакция бабушки Лизы на большое житейское событие в её жизни: речь шла о расселении арбатской коммуналки, где она прожила больше полувека. Встревоженные жильцы сбивались в кучки и спорили, кто с кем поедет (ибо одиноких и семьи из двух человек на окраинах Москвы снова поселяли в общие квартиры, только маленькие). При обсуждениях все волновались, и создавались даже коалиции, враждовавшие друг с другом, но бабушка Лиза никакого участия в этом не принимала, а когда ей задали вопрос «почему?», заявила, что «готова ехать в новое жилище с кем угодно». Её насмешливо спросили: «И с забулдыгой каким-нибудь, и пьяницей?» На что она спокойно ответила: «Ну, пьяница – тоже человек, Я никого не боюсь. И с пьяницей могу договориться и найти общий язык, ведь конфликты обычно возникают не там, где нет проблем, а где иссякает человечность между людьми»… Слава Богу, с пьяницей ей доживать свой век не пришлось, потому что несколько вполне порядочных людей предложили ей себя в качестве ближайших соседей и даже компаньонов. И она уехала «дышать свежим воздухом» в окраинное тогда Борисово с девушкой-штукатуром Катей.

Хотя бабушка Лиза была открытым, совершенно бесконфликтным человеком, что-то в её облике настораживало… И только позже я поняла, что при всей лёгкости характера, неистощимых прибаутках и даже улыбчивости, глаза на её лице никогда не лучились смехом. Они, словно, смотрели в прошлое, куда-то безвозвратно вглубь себя…

Детство бабушки Лизы прошло под Ярославлем в большой и весьма зажиточной семье. Зажиточной, потому что все, и стар, и млад, трудились в ней с утра до ночи. Но по вечерам неизменно собирались за столом и, несмотря на тяжкий труд, были дружелюбны, никогда не унижали друг друга и не затевали ссор. Среди сверстниц Лиза выделялась ладностью и природным миролюбием. Деревенские подружки любили её, потому что она всегда находила слова, которые и рассмешат, и примирят тех, кто повздорил.

Судьба Лизы изменилась, когда местная помещица, собираясь осенью в Москву, решила взять к себе в прислуги новую работницу. Выбор пал на Лизавету, ибо летом она часто видела её в церкви на праздничной Литургии, и ей по душе пришлась её благосердечность.

Родители не без сомнений благословили свою любимицу на неведомый и казавшийся опасным путь, но Лизе так хотелось увидеть другую жизнь! «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это, и за это, и за то, всё, и больше ничего» – приговаривала она, когда, будучи уже бабушкой Лизой, вспоминала ошеломивший её московский Арбат, где они поселились с благодетельницей в величественном доме (где теперь уже нет никаких жильцов, а барственно располагается «Центральный Дом Актёра»). В многокомнатную квартиру на шестой этаж подниматься надо было на лифте, обитым полированным деревом, с большим зеркалом и красным ковром на полу. А у дверей подъезда в комнате с окном неизменно находился швейцар в форменной фуражке и блестящими галунами.