Виктор Улин - Умерший рай

С интеллигенцией проблем не имелось: райком давил на партком, а тот с помощью комсомола и администрации выгонял на площадь всех, кто мог ходить. Ведь любой российский интеллигент при прежнем режиме всегда дрожал в страхе потерять место.

Хуже обстояло с рабочим классом. Похмельный гегемон своим местом не дорожил и вообще ничего не боялся. Поэтому для портретов и лозунгов на заводах применялся принцип материального стимулирования.

Вы наверняка не знаете размер и порядок оплаты портретов на демонстрации в Ленинграде.

А было все организовано крайне просто и рационально.

Утром перед построением со специальной машины, которой предстояло возглавлять колонну завода, раздавали предметы наглядной агитации тем, кого уговорили их нести. Пройдя Дворцовую площадь, колонны демонстрантов рассыпались. Свободные уходили домой. А носители портретов спешили к машине. Там по сдаче товарно-материальной ценности ждало вознаграждение: каждому, кто нес портрет, наливали стакан водки. Паре, сдавшей лозунг, выдавали бутылку на двоих.

Получалось, что нести лозунг оказывалось выгоднее, чем портрет. Но лозунгов было несколько, портретов – в несколько раз больше. Кто не успевал скооперироваться с напарником, довольствовался стаканом. Но и двести граммов водки за прогулку с партийной физиономией тоже казались неплохой наградой.

Вспоминать забавные и грустные детали застойных времен можно без конца.

Пожалуй, мне пора заканчивать вступление.

И попытаться перейти собственно к теме – к Германии.

Я уже хотел начать, но не смог удержаться от того, чтобы нарисовать перед тобой, возлюбленный читатель, картину моего нынешнего бытия.

Вчера я отправил жену в Турцию.

У нее длинный отпуск. Точнее нормальный для человека, работающего по востребованной специальности. В этом году мы уже успели побывать в Турции, потом она съездила на пять дней в местный убогий пансионат. И теперь – третьим заходом – опять уехала на Средиземное море.

Оставив меня при полной свободе действий. Которая для меня есть совсем не то, о чем вы подумали. Скажу больше: вы лучшего мнения обо мне, нежели я заслуживаю.

Для меня свобода – это возможность заниматься любимыми делами. Возиться с машиной, писать, играть на компе. Заниматься чем угодно – спокойным и необременительным делом.

Но вечером обязательно заняться тем, о чем говорил еще старина Хэм:

« Стоит лишь чуточку выпить, как все становится почти таким, как было прежде. »

А сегодня я вышел на рамблер и заказал в поиске свою любимую песню про танкистов. И нашел целый сайт с некупированными словами о Сталине.

Об Иосифе Виссарионовиче в этой повести я писать по возможности не буду, слишком сложна и широка тема.

Но я счастлив от иллюзии смысла жизни. И компьютер мой грозно ревет:

Гремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет…

И убей меня бог – отрежь мне смысл жизни, поруби его на пятаки и скорми бродячим псам – если эти слова не имеют отношения к Германии.

Но пора и к ней.

В школе я учил английский язык.

Ведь в первый класс я пошел в 1966 году, когда даже из-за порядком проржавевшего железного занавеса было ясным, что это – язык будущего. Грядущее интернациональное средство общения, каким кто-то когда-то мечтал видеть выморочное эсперанто.

Впрочем, в упоре на английский можно видеть и не заботу о будущем, а политику. Ведь в стране социализма, вынужденной жесткого обороняться от бесчисленных противников, всегда учили язык потенциального врага.

Поэтому в тридцатые годы в школах царил немецкий.

Когда холодная война показала себя во весь рост, миру стало ясно, что ни игрушечно милитаристская Германия, ни напомаженная Франция, ни трудолюбивая Япония не являются оппонентами коммунизму. Предстоит война двух титанов, двух истинных империй зла, как они справедливо именовали друг друга: СССР и США. Вот тогда определилось, что воевать нам предстоит с англоговорящим противником.

Планы советских милитаристов рухнули – равно как и американских. Советский союз оказался таким, как предугадывал Адольф Гитлер еще сорок лет назад: колоссом на глиняных ногах. От страны ничего не осталось, исчезли и перспективы войны.

Но английский прочно вошел во все сферы деятельности.