Array Сборник - На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Сложности в получении документов, отсутствие доступа к архиву, а также сразу обозначившиеся принципиальные мировоззренческие – в первую очередь эстетические и поведенческие – расхождения с разными кругами русской эмиграции и западного литературного и научного истеблишмента привели к тому, что Кузьминский после длительного пребывания в Вене (его он опишет в романе «Hotel zum Тюркен») принимает приглашение профессора Сиднея Монаса и переезжает в США, где после нескольких месяцев на ферме Толстовского фонда получает преподавательское место по русской и английской (!) литературе в Техасском университете (г. Остин) и вместе с искусствоведом Джоном Боултом организует некоммерческую организацию «Институт современной русской культуры у Голубой Лагуны» (откуда и название АГЛ), в которой возглавляет отдел литературной практики [13] См. об этом статью Энсли Морс и интервью Леонида Межибовского с Джоном Боултом в наст. изд. .

Среди первых проектов Кузьминского была несостоявшаяся книга «20 поэтов Ленинграда в текстах и фотоматериалах», над которой он работал в конце 1976 года совместно с будущей звездой американской славистики Кэрол Эмерсон, учившейся у него в Остине. Переводы Эмерсон были опубликованы в студенческих журналах Ticket и Cherez. Надежды на выпуск ленинградских поэтов отдельными сборниками тоже пришлось оставить, о чем Кузьминский вспоминал позднее:

еще осенью-зимой 76-го, читая курс «современной ленинградской поэзии» 6-ти профессорам и 6-ти аспирантам же в Техасе (естественно, ПО-АГЛИЦКИ, переводя на ходу исполняемые стихи – подстрочником на ихнюю мову…), задавал вопрос своему шефу Сиднею монасу: а если хоть сборничками, серией поэтов этих – славики купят? не, не купят, – отвечал мудрый сенька монас (монастырский, из украинских «после-погромных» эмигрантов).

В то же самое время Кузьминский вместе с Аллой Бураго работает над переводом на английский язык дневника Юлии Вознесенской – поэта, видной активистки ленинградского андеграунда, члена редколлегии сборника «Лепта» и одного из организаторов демонстрации 14 декабря 1975 года на площади Декабристов в Ленинграде. Тогда же зреет замысел будущей антологии [14] Одной из несостоявшихся инкарнаций АГЛ, планировавшейся совместно с художником Львом Нусбергом, посвящен материал Томаша Гланца в наст. изд. : погрузившись с головой в быт «второй культуры», Кузьминский, как он писал позднее, получил толчок к созданию своей летописи. И если первоначально антология планировалась двуязычной, с переводами Пола Шмидта и публикацией в Texas Press, то в итоге Кузьминский, найдя в лице Филиппа Кленденнинга издателя, готового на русскоязычное издание, останавливается на окончательной форме АГЛ, чьим адресатом становился исключительно русскоязычный читатель. Переписка Кузьминского с издателем показывает, что он прекрасно осознавал рамки своей аудитории. Так, в письме от 6 августа 1979 года он пишет:

I include the shortest version of an ad in Russian (we don’t NEED American type, believe me), you can just send it to the mags and papers mentioned. Do not insist on BIG size: the names will speak for themselves. Just modest one. It’s an anthology, just more NAMES, than pretty words. Forgive me for teaching RUSSIAN kind of customers psychology, just believe me (in this case).

Тот факт, что АГЛ, кроме первого тома, не распродана до сих пор и может быть куплена у издательства, свидетельствует не столько о том, что Кузьминский плохо знал психологию русского покупателя, а Кленденнинг – американского, сколько о специфическом характере получившегося издания, носящего, при всей мощи его культуртрегерского жеста, отчетливо контркультурный характер [15] Об отношениях Кузьминского с издателем см. интервью Юлии Горячевой с Михаилом Левиным в наст. изд. . Кузьминский создает своего рода монтажный роман о неофициальной культуре, который заслуживает к себе отношения именно как к целостному литературному произведению. Одним из первых это заметил в своей рецензии один из персонажей АГЛ писатель Юрий Милославский:

Это не Антология. Это – роман в форме антологии, и все мы, – или не мы? – герои его романа. <���…> Поэтому я там совершенно спокойно встречаю никуда не годные стишки, графоманию, всякое бессмысленное трепыхание на задворках литератур и школ. Это герои! Может же быть в романе – герой-неудачный стихотворец? Сказал две-три фразы и ушел [16] Различным героям АГЛ (как удачным и удачливым, так и не очень) посвящен отдельный блок материалов в наст. изд. .

Жизненный и творческий путь Кузьминского в США определялся его верностью идеалам неофициальной культуры. Эпатажность поведения Кузьминского, его неразличение сфер публичного и приватного, а также демонстративное пренебрежение академическими традициями и узко понимаемой цеховой солидарностью, отмечаемые многими современниками, были вызваны не столько чертами своеобразной личности поэта, сколько сознательно выбранной им позицией маргинального художника и культуртрегера. Положение ad marginem – вне быстро закончившейся академической карьеры, твердого рабочего места или принадлежности к какому-либо узкому кругу – позволило Кузьминскому сохранить независимость и продолжить свою художественную и издательскую деятельность в тех рамках, которые определял только он сам. Этим же объясняется и своеобразие его знаменитой антологии. Следование традициям анархизма, русского футуризма и акционного искусства 1960-1980-х годов сформировало не только уникальный образ поэта, перформера, издателя и исследователя, но и концепцию его главного творения.