Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

Кроме того, в первый же мой допрос я допустил оплошность, непростительную для подпольщика. Я показал, что ехал на Седанку к Эмме Филипповне, позабыв, что она уже более года живет в городе. Агенты охранки могли это проверить и обнаружить обман.

Я переживал, внешне оставаясь беззаботным и веселым. Старался показать, что я здесь случайный гость, и все думал, как бы вырваться. Для этого могли быть две возможности:

а) собрать в карман из печных поддувал мелкую золу. Я представлял себе, что в сумерки отпрошусь выйти (а уборная находилась рядом со зданием милиции на открытой Суйфунской площади, что под сопкой), брошу золу в глаза конвойному и убегу. Такая возможность была реальной: улицы, переулки и сопки я знал хорошо, а близко были знакомые квартиры, где на первых порах можно было укрыться. Золу я каждый день собирал;

б) срочно дать знать о себе Никитенко-Телешову.

Счастливый случай для этого представился. Рано утром к Суйфунскому отделению милиции, куда нас с Полтавской водили ночевать, приходили жены арестованных рабочих и через разбитые окна, хотя на них были железные решетки, передавали арестованным пищу. Через жену одного рабочего, на которую, как говорил Порхайло, можно было положиться, я послал записку Александру Слинкину с сообщением, что сижу на Полтавской и прошу немедленно дать объявление в газете «Голос Родины», примерно, такого содержания: «Утерян паспорт и другие документы на имя Калмыкова, Михаила Александровича. Нашедшего прошу переслать по адресу: Полтавская, 3».

А.В. Слинкин, получив записку, тотчас передал ее Никитенко-Телешову, а последний послал соответствующее объявление в «Голос Родины». После публикации были отправлены в редакцию и документы. Прошло несколько дней, как дежурный офицер доверительно сообщил мне: «Звонили из редакции газеты, ваши документы найдены и просили прислать за ними».

Примерно через час к нам зашел подполковник Богословский и, передавая мне китайский паспорт, сказал:

— Счастлив ваш бог, господин Калмыков! Ваши документы нашлись. Вы свободны, а в 5 часов вечера приходите подписать протокол допроса, тогда выдадим и все остальное.

Я поблагодарил его, простился взглядом с Порхайло и Исуповым. В б часов я, конечно, не вернулся к Богословскому, а документы оставил ему на память.

Вечером я уже был у Павла Никитенко. Он жил неподалеку от Народного дома у коммунистов — братьев Александра и Анатолия Романских. Когда я вошел, он бросился навстречу и, обнимая, все время приговаривал:

— Кто глупей оказался! Не так-то мы просты! Не так просты!

На столе появились пельмени, и мы отпраздновали мое освобождение. Во время ужина я со всеми подробностями рассказал о своих злоключениях в Меркуловской охранке.

Но все же мне надо было поскорее убираться в Харбин. Отъезд приурочили к субботе, накануне пасхального воскресенья (апрель 1922 год). На этот раз с проводником международного вагона Еремеевым мы договорились иначе: я покупаю два билета на отдельное двухместное купе, ночую у Еремеева и сажусь вместе с ним в вагон, когда последний будет еще стоять в Первореченском депо. В мое купе под сиденье нижней полки ставится большая корзина. Жена садится в поезд со своим багажом, как только состав подадут на городской вокзал. Я же буду лежать в корзине, пока не проедем Пограничную. Делая вид, что она нездорова, жена ляжет, на нижнюю полку. Так и сделали.

В пути военный контроль проверяет документы несколько раз, и в последний — между Сосновой Падью и Пограничной. Около 12 часов этого пути я должен был лежать в корзине в крайне неудобной позе. Обычно последний свой обход контроль делал после станции Гродеково, и когда он прошел, я вылез из корзины, с трудом сел на постель и стал разминать затекшие и онемевшие руки и ноги.

Проехали Сосновую Падь. Считанные минуты остались до границы. Вдруг без стука дернули дверь и потребовали открыть ее. Я быстро влез в корзину, жена снова разложила постель и, открыв дверь, легла. Это был последний контроль. Он не обнаружил ничего подозрительного...

Наступила пасхальная ночь. Я был уже в Китае, и в полной безопасности. А рядом, в трех купе, ехали чиновник меркуловского правительства — уполномоченный по Камчатке, со своим помощником инженером Лебедевым и другие. Они пировали.

Я снова в Харбине. Продолжаю прерванную работу, поддерживая связь с Читой и Владивостоком. В середине мая из Читы во Владивосток проехал нелегально Николай Горихин. Опасный отрезок дороги Пограничная — Владивосток он совершил, как и я, в почтовом вагоне. В мандате, написанном на шелке, который он получил в Чите, сказано, что он уполномоченный правительства Дальневосточной республики (ДВР) во Владивостоке. Он должен был направить свои усилия к объединению общественности во Владивостоке, настроенной против меркуловского режима и японской интервенции.