Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

В октябре караван был отведен в Самуськовский затон на зимовку, а я стал учиться на Высших технических курсах в Томске. На некоторое время я оторвался от рабочей среды. Мало читал газет. Но даже из того немногого, что успевал урывками узнавать из газет, было достаточно, чтобы иметь представление о событиях. Я видел непримиримость партий, которая становилась все глубже, острее, и огорчался этим, совершенно не понимая, что идет жестокая классовая битва, борьба идеологий.

Жизнь не улучшалась. Надвигалась разруха и голод, армия разваливалась. Ушло в прошлое и сибирское изобилие в продуктах, а недостаток промтоваров в непромышленной Сибири был теперь обычным явлением.

И вдруг телеграф принес известие: революция! Создано первое в мире Советское социалистическое государство. Образован Совет Народных Комиссаров во главе с В.И. Лениным.

На другой день появились сообщения о первых декретах, принятых II съездом Советов. Эти первые законы Советской власти изменили настроение многих. И это понятно. Когда правительство Керенского проводило в жизнь лозунг «Война до победного конца», большевики буквально в первый день своего существования на весь мир объявляют: «Довольно войны, мир народам!» — это было понятно народу: он смертельно устал от войны. Правительство Керенского откладывало решение аграрного вопроса, Советское правительство быстро решило этот вопрос, провозгласив: частная собственность на землю отменяется, земля принадлежит народу. Это тоже было понятно народу.

Эти первые законы открыли миллионам таких, как я, сущность Советской власти. У меня было такое ощущение, будто после долгих поисков я отыскал вдруг самых близких, родных мне людей. Улетучилось чувство сиротливости, и я почувствовал, что трудовой человек обрел прочную защиту. Своя это была власть!

В Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов шла жестокая политическая борьба. В октябре большинство в Совдепе принадлежало еще эсерам и меньшевикам.

Советская власть установилась в Томске только 6 декабря. Переход власти к Совдепу произошел для большинства населения города совсем незаметно. Рассказывали, что утром 6 декабря вооруженные группы красногвардейцев и солдат гарнизона заняли все основные правительственные учреждения и взяли на себя охрану города. На этом дело по захвату города и закончилось. Я узнал о новой власти только вечером 6 декабря, когда патруль не пропустил меня на занятия. Оказывается, был объявлен комендантский час.

У нас на курсах за короткое время прошли два собрания студентов. Выступали в основном кадеты и эсеры. Их на курсах было большинство.

Выступал и я, приветствуя декреты о мире и земле как законы, которые отвечали жизненным чаяниям трудового народа.

Меня на курсах стали называть большевиком, хотя ни к какой партии я в то время не принадлежал. Просто законы пришлись мне по душе, соответствовали моим взглядам.

Особую злобу вызвал у эсерствующих контрреволюционеров разгон Учредительного собрания, известие о котором было получено вечером 6 января. Главная улица Томска как бы ощетинилась: всюду группы людей спорили, шумели, кричали... По улице ходили патрули вооруженных солдат и красногвардейцев. Они вежливо, но строго уговаривали расходиться и не устраивать сборищ и шума. Им из толпы кричали: «Узурпаторы!..», «Кто дал вашим комиссарам право разогнать народных представителей?..», «Ничего, придет скоро расплата!»

В толпе слышались и голоса, оправдывающие разгон Учредительного собрания.

— Учредилка оказалась контрреволюционной, — слышится спокойный голос в толпе, — вот и разогнали.

— Правильно сделали, — поддерживает другой голос, — зачем нам контра!

— Контра нам ни к чему, — говорит парень в шинели, — нам чтоб было за народ!

А бойцы суровели, но все так же вежливо, но более настойчиво продолжали свое дело охраны порядка.

В то время я снимал комнату у инженера Хитрова. По вечерам у нас собирались инженеры, путейцы. Очень резко выступал обычно малословный, похожий на Собакевича, как его рисует художник Агин, сам хозяин — инженер Хитров. Он считал, что рано или поздно действительность заставит большевиков одуматься.

— Они должны понять, — говорил он, — что с одними комитетами рабочих, круглыми невеждами, управлять промышленностью и транспортом невозможно.

Таких же взглядов придерживался и инженер Широков. Я сидел и слушал, но их высказывания не находили отзвука в моей душе. Я понимал, что советские декреты прямо-таки застряли у них в горле. Меня в этой компании тоже стали называть большевиком.