Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

На Мокрой улице я почти не видел радостных лиц, не слышал смеха. Но горя тут было хоть отбавляй.

В то время я наивно думал, что все несчастья людей происходят только от пьянства.

Сам я питался плохо: черный хлеб и картошка, а когда кончался привезенный из деревни картофель, я переходил на один черный хлеб с водой.

Три рубля из деревни я получал не всегда. Из них за место на нарах нужно было отдать по 3 копейки в день. За два фунта хлеба в сутки по 7 копеек, да еще надо было выгадать на учебники и письменные принадлежности. Бывали дни, когда совсем нечего было есть, я голодал.

Несмотря на такие лишения, я не падал духом. Учился, ходил в городскую библиотеку, любил книги. И ни разу не болел. Сказались деревенская закалка и занятие физическим трудом с детства.

Учился я хорошо. Наш класс состоял из учеников разных возрастов (от 20 до 35 лет). Многие были женаты, служили на пароходах на командных должностях, имели детей. Большинство из зажиточных семей. Одетые с иголочки в форму речного училища со светлыми пуговицами, в шинелях от лучших портных, они сторонились меня.

Но зато отношение ко мне начальника училища М.В. Черепанова было отеческим. Он преподавал «Навигацию». В каждый свой урок вызывал меня к доске, показывая этим, что следит за моими успехами. Я боготворил его.

М.В. Черепанов любил отмечать выпуски учеников торжественно. Обычно на эти торжества приглашались пароходовладельцы. В 1907 году присутствовал почетный шеф училища, миллионер, владелец многих пароходов и барж, хлеботорговец, купец первой гильдии Землянов. Лицо у него было грубое, неотесанное и бородатое. Говорить он не умел, сильно заикался, однако выступил с речью, в которой было немало оскорбительного для учеников. Надо было видеть тогда М.В. Черепанова! Он стремительно вышел на середину залы. В отличие от Землянова, он умел говорить. Но теперь он говорил особенно горячо.

Он хлестко тогда отчитал миллионера.

Однажды он останавливает меня в коридоре и спрашивает:

— Элеш! Вы бывали когда-нибудь в опере?

— Нет! — ответил я смущенно.

— Вот вам билет на «Пиковую даму», от Марии Васильевны. Непременно посмотрите! — сказал он, подавая мне билет.

Мария Васильевна — жена М.В. Черепанова — была добрейшей души человек. Высококультурная, с демократическими взглядами на жизнь, она немало помогала ученикам и заслуженно пользовалась уважением всех.

Билету я был очень рад и сердечно поблагодарил Михаила Васильевича. О «Пиковой даме» я не имел никакого представления. Надо сознаться, что даже слово «опера» для меня тогда было новым словом.

В театре я испытывал неповторимые чувства. Попасть из чувашской деревни в такой театр, как Казанский, было равносильно открытию нового сказочного мира. Я был буквально потрясен всем виденным: прежде всего люстрой, огромной люстрой, что свисала с потолка и сверкала тысячами огней, отраженных в прозрачном хрустале; величественной сценой, красоту которой мой ум воспринимал как чудо; артистами и публикой, непохожими на меня. Все происходящее в театре я остро переживал. Сидя в четвертом ярусе театра (всех ярусов пять), очарованный, я не смел пошевелиться.

Театральные переживания оставили во мне те же чувства, что и красивые сказки. Я хорошо понимал, что существует иная жизнь, но она для меня была несбыточной. Я продолжал оставаться жителем улицы Мокрой.

Весной 1909 года я окончил Казанское речное училище. Потом побывал в сибирских городах, поплавал на многих сибирских реках, но где бы ни был, я не забывал никогда моего бывшего начальника училища М.В. Черепанова. В 1928 году, вернувшись из-за границы и получив назначение в Ленинград, я случайно от капитана учебного судна «Товарищ» Лухманова узнал, что М.В. Черепанов живет в Ленинграде.

Конечно же, я прежде всего навестил своего старого учителя. Мы поздоровались. Я понял, что М.В. Черепанов не узнал меня.

— Михаил Васильевич, — сказал я, — прошу простить меня, что беспокою вас и Марию Васильевну. Я ваш бывший ученик по Казанскому речному училищу, тот чувашский мальчик, который пришел в лаптях.

— Да, да... чувашский мальчик... в лаптях. Вспоминаю. А Марии Васильевны не стало вот уже четыре года, — добавил он и глубоко вздохнул.

Он молча, внимательно рассматривал меня с головы до ног. Ему, видно, трудно было сравнивать хорошо одетого человека с тем мальчиком в лаптях, которого он знал много лет назад. Я рассказал о себе. В свою очередь от него узнал, что с первых дней революции он стал работать с большевиками в Ленинградском порту. Старика уважали. Ему дали хорошую квартиру, пенсию.