Эдиге Валиханов - Кенесары

Заседатель Менькович должен был дать полную картину восстания, так как перекочевка уже шести-семи больших волостей в глубинные районы степи, когда под видом мирного шествия создавались вооруженные отряды, постоянно нападающие на малочисленные подразделения официальных властей, была проявлением военной силы, и ее надо было пресечь. Заседатель Менькович попытался какими-то простыми причинами объяснить глубинные процессы национально-освободительной борьбы казахов. Он считал, что «киргизы весьма склонны к подражанию своим родовичам, в особенности к нарушению верноподданнической присяги». А для того чтобы «подражание» не повторялось, необходимо было снаряжение военного отряда, который бы силой заставил остановить перекочевки или уход родов в глубь степи. С этой целью был сформирован Актауский отряд в количестве 500 человек под руководством «Тинтяк-майора», как называл одного из командиров Кенесары Касымов, но он не сумел нанести урона восставшим, и потому Менькович предлагает создать отряд из 200 казаков при одном артиллерийском орудии. Такие донесения представителя администрации, который на местах точно узнал о действиях восставших, а также реальное положение дел привели Западно-Сибирскую администрацию к неоднозначным выводам. Во-первых, все ее чины, включая управляющего Омской областью полковника Талызина, понимали, что необходимы суровые и значительные меры по пресечению восстания, во-вторых, они все пришли к выводу о массовости восстания, на что указывал заседатель Менькович, и потому нужны были более действенные меры, в том числе и превентивные.

Известно, что лучшая оборона — это нападение, и поэтому Талызин стал претворять наступательные формы борьбы против восставших. Первой мерой должно было стать увещевание, адресованное к тому же старшему султану Акмолинского окружного приказа Коныркульдже Кудаймендину, то есть такому человеку, в руках которого сосредоточена власть, и притом власть над неспокойными кочевниками. И ответственность за все беспорядки Талызин возлагал именно на него: «Вы — первый, на кого упадет вся ответственность за беспорядки в округе и кого за них в наказание не пощадит закон». И далее Талызин указывал на то, что, по его мнению, должен был сделать даже не большой чин, а простой человек — помочь русским отрядам пресечь восставших, а если нужно — и наказать, и подчеркивал: «А вы, достопочтеннейший султан, кажется, вовсе забыли долг ваших обязанностей. Вы, верно, только больше перед глазами начальника делаетесь деятельным охранителем народа теперь, когда у вас в округе общий беспорядок: волости расходятся, пристают к вероломным султанам Касымовым».

Полковник Талызин обязывал старшего султана находиться неотлучно в помещении приказа, направить своих сыновей в те волости, которые слывут неспокойными, и там оставаться до тех пор, пока не наступят спокойствие и порядок, а при удачном исходе дела обещал исходатайствовать для него большие награды перед высоким начальством. Если же Коныркульдже не удастся добиться порядка, то его неминуемо должен был ждать суд.

Коныркульджа оказался в щекотливом положении. Он прекрасно понимал, что нужно предпринимать самые срочные меры для обуздания Кенесары и его сподвижников, но, с другой стороны, сделать это было невозможно. За спиной Кенесары стояли могучие родовые структуры аргынов и кипчаков, наконец, его волю готовы были выполнить самые простые кочевники — таковы были призывы Кенесары. Наряду с этим в запасе у Кенесары были не просто аргументы или умение отдавать приказы, — он обладал великим духом, который мог воспламенить каждого степняка. Таковы были суждения Коныркульджи Кудаймендина, старшего султана и личного противника Кенесары. Султан в степи должен быть один, и поклонение должно быть ему одному, а много султанов — это очень плохо, это хаос, неразбериха, власть должна быть только у одного! Вот ход рассуждений Коныркульджи.

Не только предписания полковника Талызина волновали Коныркульджу. Восстание и война — это всегда разорение и грабеж, причем со стороны сильного, кто быстро и неожиданно совершает нападение, а это, в свою очередь, приводит к нарушению ритма привычной жизни, когда можно возлежать на пуховых подушках и покрикивать на слуг и прихлебателей и точно знать, когда подадут мясо или когда завернет какой-нибудь певец, чтобы восхвалять доблесть Коныркульджи. А восстание полностью рвало всю будничную жизнь, ломало привычное течение времени. Мы не сможем понять все рассуждения Коныркульджи в эти сложные для него времена, но ясно было одно — у степняка уже выработался свой особый ритм жизнедеятельности и понимания жизненных целей. Это были уже другие люди, которые имели четко определенные мысли, вызванные и приказами, и предписаниями, и своими интересами.