Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

После того как в 1987 году в Лондоне был опубликован «Справочник», наступило время поминовения. Жак, один из главных свидетелей, одаренный исключительной памятью, незаменим там, где люди собираются в память о погибших, и средства массовой информации распространяют такие собрания всё шире. К этому времени относится попытка Горбачева очеловечить советский режим, и Жак с удивлением начинает получать статьи из России, где упоминается его «Справочник». В апреле 1992 года его приглашают участвовать в первой международной конференции, которую организовали в Варшаве общества «Мемориал», возникшие тем временем в России и других бывших союзных республиках, совместно с польскими организациями. «Настоящим событием стало появление Льва Копелева ‹…› и Жака Росси», – отмечает журналист в «Русской мысли» от 1 мая 1992 года.

Итак, 19–21 мая 1992 года в Москве состоялась 1-я международная конференция «Сопротивление в ГУЛАГе», ее организовало историко-литературное общество «Возвращение», основанное в 1989 году Семеном Самуиловичем Виленским, диссидентом, поэтом, мемуаристом и издателем, с целью помочь бывшим узникам вернуться к активной общественной и интеллектуальной жизни. Впервые с 1961 года Жак возвращался в Москву: «В аэропорту меня встретила с цветами Людмила Сергеевна Новикова, секретарь “Возвращения”, которой тоже досталось от советского режима – ее отца посадили, когда она была совсем маленькой, – и еще двумя членами общества. Я не мог опомниться от изумления. Они были на машине, их поддерживали частные банки, разместили нас на частных квартирах, у людей, сочувствующих целям общества».

А вот как Людмила Новикова, в свою очередь, отзывается о Жаке Росси и его труде: «Жак Росси – наш большой друг. Впервые мы его увидели в 1992 году на первой конференции “Сопротивление в ГУЛАГе”. Мы были потрясены его остроумием, знаниями, а особенно испытаниями, через которые он прошел в лагерях. Его энциклопедия ГУЛАГа – лучшая книга из всех опубликованных у нас за последнее время. Мы купили несколько экземпляров, чтобы распространять их среди тех, кто интересуется этой темой. Его маленькая книжечка воспоминаний “Фрагменты жизни” производит огромное впечатление в особенности лаконизмом рассказов и неожиданным ракурсом каждого отрывка. Это великое искусство – такая точность в отборе слов, такое отсутствие риторики. По-русски он говорит получше нас, русских. И наши нынешние проблемы понимает, возможно, лучше, чем мы сами» [56].

Жак вернулся в Москву и вновь встретился с памятью о службе секретным агентом, об опасениях и тревогах после выхода из ГУЛАГа. И все-таки он смотрит на город, где был арестован, «с удовольствием»: «Я ходил по улицам, вспоминал его, обнаруживал, что места, в свое время переименованные в честь никому не известных советских коммунистов, вновь обрели свои исторические названия, что площадь Дзержинского вновь стала Лубянкой. И я говорил с людьми, со старыми дамами, жалевшими о временах Сталина и справедливо жаловавшимися на то, что отовсюду выныривают бандиты, которые раньше сидели в лагерях, и наводят страх на всех вокруг. И в самом деле, я-то был хорошо с ними знаком и меня самого бросало в дрожь при мысли, что эти паханы разгуливают на свободе. В то же время я смотрел на российских людей, спешивших по своим делам в этой стране, которая так изменилась с тех времен, когда я ее знал, но, кажется, этого не замечавших. И всё это меня радовало!

На первую конференцию собрались узники советских и нацистских лагерей; среди последних была, например, участница французского Сопротивления Жермен Тийон. Много было бывших троцкистов, с которыми я довольно жестко спорил, потому что они по-прежнему твердо верили в марксизм-ленинизм, извращенный при сталинском режиме, а я считал, что это химера, которая неизбежно ведет к катастрофе. На этой конференции было много немцев – одни сидели в нацистских лагерях, другие, в прошлом коммунисты, были затем изгнаны из компартии. И, разумеется, масса бывших советских зэков, в частности украинцы, которые после смерти Сталина и Берии подстрекали к мятежам в лагерях, и, конечно, русские, впервые получившие возможность открыто рассказать о своих несчастьях. Ведь после так называемой первой реабилитации, после ХХ съезда, все эти стойкие и незапятнанные коммунисты заявили, что остались верны идеалам партии несмотря на всё, что им довелось выстрадать по несчастной случайности и по вине одного-единственного человека. И лишь много времени спустя советские диссиденты начали разоблачать режим как таковой.