Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

Я смотрела в окно, провожая взглядом проносившиеся мимо деревья. Упивалась каждым видом, каждой краской, каждым звуком. Потому что не знала, будет ли у меня шанс еще когда-нибудь увидеть внешний мир.

Когда-то и я носила дорогую одежду, как эти люди; когда-то и я ходила с портфелем; когда-то и у меня была настоящая работа. Наркотики в мгновение ока перебросили меня на другую, темную сторону.

– Так, все остаются здесь. Кроме тебя, Джонсон, – ты идешь первая.

Ну, пипец теперь!

Меня повели в зал суда, тот же, что и в прошлый раз. Мой адвокат уже ждал меня за трибуной, и это означало, что мы с ним не сможем переговорить о том, что, черт возьми, происходит.

Когда я подошла к трибуне, он наклонился ко мне и заговорил вполголоса:

– У них есть для вас два варианта: шесть месяцев тюрьмы и три года пробации ( форма условного осуждения, при которой осужденный находится под постоянным наблюдением сотрудника службы пробации. В случае нарушения условий условный срок превращается в реальный ) или четыре месяца тюрьмы, шесть месяцев стационарного лечения, три года пробации. Что выбираете?

Адвокат сообщил мне это для того, чтобы, когда судья представит мои варианты, я уже знала, что выбрать. Я была совершенно уверена, что ему полагалось рассказать мне об этом дерьме заранее, чтобы у меня было время подумать. Однако я все равно испытала облегчение от того, что каким-то образом пятнадцать лет сократились до этих вариантов.

– У вас есть около тридцати секунд, – сказал адвокат, бросая взгляд на часы.

Мне не нужны были эти тридцать секунд. Я знала, чего хочу. Я могла освободиться из тюрьмы через четыре месяца. Я могла вернуться в реальный мир, снова жить своей жизнью. Вот только если бы я не стала проходить реабилитацию, то мгновенно оказалась бы снова в той же тюремной робе, и кто-то другой решал бы, что мне есть и пить и когда. Снова пришлось бы пользоваться туалетом на глазах у шести женщин. Мне невыносимо было даже думать о том, что придется делать это снова.

Мне нужно было починить свои свихнувшиеся мозги. Мне необходима была помощь. Передо мной лежали два пути, и мой выбор в результате мог привести к двум совершенно разным вариантам развития будущего.

– Я хочу пройти реабилитацию.

– Вы уверены, что…

– Я уверена, я хочу ее пройти. Я готова.

Вид у моего поверенного был удивленный. Полагаю, это потому что большинство людей на моем месте предпочли бы как можно скорее оказаться на воле; они выбрали бы свободу. Но хотя мой выбор означал, что мне еще восемь месяцев будут указывать, что и когда я должна делать, для меня это и была свобода. Это была моя единственная надежда освободиться от зависимости.

Суд предложил мне два варианта, как и предупреждал адвокат. Он сам огласил мой выбор; судья ответил: «Ладно, очень хорошо», – и меня вывели из зала. Вот и всё. Окончательное решение. Можно больше не беспокоиться о своей судьбе.

Впервые за долгое время я могла просто расслабиться. Мне больше не нужно было переживать насчет будущего, молиться о том, чтобы наконец позвонил адвокат, или расспрашивать других девушек об их опыте и о том, чего мне следует ожидать.

Я могла просто присутствовать в текущем моменте и провести еще шестьдесят дней в тюрьме, прежде чем на шесть месяцев отправиться на реабилитацию. Теперь все решало только время.

Вот тогда-то и началось настоящее веселье.

Сегодня был новый день. Невероятное ощущение – обратный отсчет до освобождения.

Когда я попала сюда, у меня было так много вопросов без ответов! Я понятия не имела, как здесь все устроено, включая судебные процедуры, поэтому приходилось опираться на опыт других женщин, предполагая, чего ожидать и что может со мной случиться.

Женщины в тюрьме не всегда бывают надежным источником информации, поэтому было трудно принимать за чистую монету любой совет, который они мне давали. В итоге все обернулось лучше, чем я надеялась; и, уверена, многим казалось, что я легко отделалась.

По крайней мере, так казалось охраннице Бернс, и она пользовалась любой возможностью дать мне это понять. На обратном пути из суда я ощущала облегчение и благодарность. От всего этого не осталось и следа, когда Бернс начала меня расковывать.

– Руки на стену, Джонсон, – велела она, пинком раздвигая мои ступни, и начала обыскивать меня, чтобы убедиться в том, что я не припрятала на себе ни скрепок, ни кнопок, прихваченных в зале суда.

– Слышала я про твой приговор, – сказала она, пока ее руки перемещались по сторонам моей талии. Я не ответила, потому что это был не вопрос. Мне давно стало ясно, что подавать голос стоит только тогда, когда к тебе обращаются, а поскольку я сейчас не знала, что сказать, то ничего и не говорила.