Рустам Раза - Моя жизнь рядом с Наполеоном

Мое состояние было не лучше, я хотел встать, но не смог, ноги не слушались меня. На мне были широкие шаровары мамлюка, под ними узкое французское трико, твердые сапоги с высоким голенищем, и все это было изодрано в клочья. Колено было разбито очень глубоко, в рану забилась земля. Лавиньи и тут же подоспевшие на помощь прохожие перенесли меня, почти потерявшего сознание, в Тюильри. Хирург мосье Сюё [53] Сюё был главным врачом находящейся в Гро-Кайю больницы гвардейских войск ( прим. фр. издат .). раз пять промывал мне рану, наложил на колено шины и накрепко перевязал, Я оставался с шинами дней двадцать.

Консул вновь рассердился на Лавиньи за то, что дал мне норовистую кобылу. Случай этот очень подействовал на Консула, он каждый день посылал ко мне врача, чтобы узнать о моем здоровье.

Рана моя еще не зажила, когда стали поговаривать о том, что Консул готовится к походу [54] Он направился в Италию в Маренго ( примечание подлинника ). . Как только я узнал об этом, решил встать, хотя врач не позволял ходить. Однажды вечером после ужина я подстроил в салоне случайную встречу с Консулом. Увидев меня на ногах, он очень обрадовался:

— Рустам, ну-ка расскажи, как ты упал с лошади.

— Это не по моей вине произошло, мой генерал. Видимо, арабские кони лучше французских.

Он переменил тему:

— Как бы то ни было, тебе рано вставать, натрудишь колено.

Я стал уверять его, что ничего у меня не болит, рана зажила, и добавил:

— Мой генерал, я слышал, вы готовитесь к походу. Надеюсь, и меня тоже возьмете с собой.

— Нет, нет, милый, это невозможно. В походе нужны здоровые колени, чтобы на коня садиться.

Я не отступил:

— А у меня ничего не болит, захочу и на коня сяду.

— Ну-ка пройдись, посмотрю, не хромаешь ли ты.

Как я ни старался ходить прямо, не смог, колено очень болело.

Генерал утешил меня:

— Не думай, я быстро вернусь. А пока жена моя будет здесь заботиться о тебе и проследит, чтобы ты ни в чем не нуждался.

Понятно, что настроение у меня упало, мне было обидно оставаться в Париже, хотелось принять участие в итальянском походе. А Жозефина, в это время находившаяся рядом с мужем, заметила:

— Рустам, разве ты недоволен, что мы вместе будем ждать возвращения Наполеона? Вот увидишь, как я буду заботлива и внимательна к тебе.

Я попрощался с Консулом и, пройдя к себе в комнату, горько заплакал от того, что болен и остаюсь в Париже, в городе, где у меня нет. ни одного родного человека, даже просто знакомого.

Мадемуазель Ортанс, дочь Жозефины, часто приглашала меня позировать ей. Но у меня все еще. были сильные боли, и когда она долго писала мой портрет [55] Портрет, сделанный по заказу мадам Кампан, находился у нее. (см. книгу «Переписка мадам Кампан и Ортанс») ( прим. фр. издат .). , глаза мои слипались от усталости. Мадемуазель говорила:

— Рустам, не спите. Хотите, я буду петь для вас красивые арии?

Однажды она подарила мне разрисованную ею папиросницу.

Пока я болел, за мной ухаживали мадам Гуде [56] Она служила в военной лечебнице ( примечание подлинника ). и ее супруг. По вечерам иногда появлялась также их дочь и была так внимательна ко мне, что я решил по выздоровлении жениться на ней. Правда, девица была не молода и не состоятельна, но, осчастливив ее, я надеялся тем самым отблагодарить их за заботу.

Многие дворцовые служащие, узнав о моем намерении, говорили:

— Консул не даст согласия на этот неудачный брак…

После битвы при Маренго Бонапарт вернулся в Париж [57] Дата пропущена ( прим. переводчика ). … Войдя во дворец, он сразу же справился обо мне, спросил, полностью ли зажило колено. Я уже готовился приступить к своим обязанностям, верхом сопровождать его в кортеже, но дворцовый маршал Дюрок неожиданно запретил мне это. Я так огорчился, что обратился к самому Консулу. Он решительно сказал:

— Ни на кого не обращай внимания, как решил, так и поступай.

После этого во время парадов я всегда был рядом с Наполеоном.

Для таких выездов у меня был арабский жеребец с расшитым золотыми нитками турецким седлом, а во время обычной службы я ездил на французском коне, гусарское седло которого также было расшито золотыми нитками. И одежда у меня была на все случаи. Правда, я всегда носил одежду мамлюка, но во время торжеств я надевал обшитый золотыми нитями бархатный или кашемировый мундир, а в повседневной службе носил синюю суконную форму, но тоже прошитую золотом.