Лариса Богораз - Сны памяти

Как-то, году в 56-м, один журналист, услышав, как я назвала свою фамилию, стал у меня допытываться, не сохранились ли в семье какие-нибудь архивы: он писал конъюнктурный тогда очерк об учителях Ленина; он-то и докопался, что Федосеев происходил из Богоразов. Журналист совал мне фотокарточку своего героя и уверял, что я на него похожа. На фотографии я увидела мужчину, чрезвычайно заросшего черными волосами, в бороде, усах.

Но если версию о том, что Богоразы происходят из каких-то «лесных», полесских евреев, занимавшихся смолокурением, ничто не подтверждает, но и ничто не противоречит ей, то расширенная версия о «богатых» и «бедных» Богоразах заставляет меня сомневаться в ее достоверности и причислять скорее к области мифов и легенд, чем к истории: к крещеной ветви вроде бы действительно относились и хирург, и лингвист. Но вот что вызывает у меня сомнение в достоверности этой версии: отчество одного — «Алексеевич», другого — «Германович». Может быть, в этом несовпадении и нет ничего необычного, но сомнение остается. А теперь еще вот эти мои записки послужат укоренению этой легенды-истории.

А на Тан-Богораза действительно похожи мой отец и мой младший сын. Фотографии Тан-Богораза мне совсем недавно прислала из Германии одна немецкая исследовательница, Катарина Гернет, писавшая о нем диссертацию. Я же впервые услышала это имя году в 35-м — 36-м. Тогда знаменитый ученый проезжал через Харьков, и ему случилось умереть в этом городе. Люди, сопровождавшие его, почему-то стали там разыскивать его родню и, найдя в телефонном справочнике эту фамилию, позвонили и спросили, как родственники намерены распорядиться его телом. По-настоящему же я узнала, кто он был, когда уже училась в лингвистической аспирантуре и читала книгу Ник. Серг. Трубецкого. Там о Тане-Богоразе сказано, что он был чуть ли не родоначальником новой фонологической школы — и это мне очень льстит: слава Богу, не все Богоразы — революционеры, народовольцы и марксисты (впрочем, Тан-Богораз был не только ученым — в начале 80-х гг. он был революционером-народовольцем, за что и попал в ссылку, в Сибирь; и уже там занялся науками). Имя Тана-Богораза особенно популярно среди этнологов. А у меня на полке стоит его книга — полуэтнографическая, полухудожественная, в духе добротных очерков русской натуральной школы — «Восемь племен» — о быте кочевых чукчей. Тан-Богораз в начале XX века был сослан за участие в студенческих волнениях на Чукотку, там занялся изучением — по собственной методике — чукотских наречий, созданием чукотской письменности, изучением и описанием быта и культуры чукчей. Он пользовался доверием и любовью аборигенов, они называли его «Большой доктор». Вернувшись в Ленинград, он основал институт народов Севера, а также музей истории религии.

Вот такова известная мне история «богатых Богоразов».

А «бедные Богоразы» — это мой дедушка Аарон Богораз и его дети.

Из рассказов отца я знаю, что дедушка был «частный поверенный», а значило это вот что: в базарный день он брал с собой бумагу, перо (должно быть, заложив его за ухо), чернильницу, шел на овручский базар и ждал, не наймет ли его кто-нибудь из приехавших с товаром крестьян написать прошение или жалобу. За это ему платили «натурой», продуктами. Думаю, что доходы деда были не очень велики, и его жене приходилось вести небольшое хозяйство: кур, даже однажды корову.

Детей от первой жены у деда было четверо. Папе было два года, когда умерла его мать, и дедушка женился на вдове с ребенком. Папа очень любил свою мачеху, называл ее «тетушка»; смутно вспоминаю ее имя, кажется, Голда.

Дедушка считал себя большим знатоком законов и мечтал о том, чтобы выступить настоящим адвокатом в настоящем суде; всего несколько раз ему выпадала такая удача, и тогда он несколько дней и ночей готовил свою речь, репетировал ее дома вслух, а в суде неизменно проваливался — может быть, от волнения.

Насколько я знаю, у папы был младший брат Борис. Близких контактов с его семьей у нас не было — иногда он с женой Лией приезжал из Донбасса к нам на праздники. Он был самоучка, инженер-металлург, изобретатель. Одно из его изобретений — способ изготовления изложниц — форм для разлива горячего металла из доменных печей — было внедрено в производство. Но почему-то в семье его считали неудачником. Может быть, неудачником он считал себя сам, а вслед за ним и вся его родня. Дело в том, что дядя Борис был классический графоман, всю жизнь мечтал где-нибудь, хоть в стенгазете, опубликовать свои стихи, но это ему не удавалось. А когда у папы появилась жена — поэтесса, моя мачеха Алла Олсуфьева, дядя одолевал ее своим творчеством. Не встретив с ее стороны сочувствия, совсем загрустил и отдалился от нас еще больше. Папа пытался его уговорить, что в наше отнюдь не гуманитарное время изложницы куда ценнее, чем стихи. Мол, в лагере изобретателю-технарю еще может и повезти в получении блатной работенки, а поэту дальше, чем в ассенизаторы не продвинуться. Дядя Борис умер в Донецке в конце 60-х годов, почти одновременно с ним умерла и его жена.