Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Однако некоторые пилоты люфтваффе считали, что этим рейдом Германия перешла некую черту. «Обычные радостные возгласы, которыми мы приветствовали прямое попадание, застревали у нас в глотке, – писал один из пилотов бомбардировщиков. – Экипаж просто молча глядел вниз, на это море огня. Неужели это и правда был военный объект?» [737] Bekker, Luftwaffe Diaries , 180.

При авианалете на Ковентри погибли в общей сложности 568 мирных жителей; еще 865 получили серьезные ранения. Из 509 бомбардировщиков, изначально направленных Герингом в атаку на город, некоторые удалось отогнать огнем орудий ПВО, другие повернули назад по иным причинам, до цели же долетели 449. На протяжении 11 часов экипажи люфтваффе сбросили 500 т фугасных взрывчатых веществ и 29 000 зажигательных бомб. Рейд разрушил 2294 здания и повредил еще 45 704. Это колоссальное опустошение даже породило новое слово – «ковентрация»: его стали применять для того, чтобы описать воздействие массированного авианалета. В Королевских ВВС именно этот налет на Ковентри стал использоваться как своего рода стандарт при оценке вероятного количества жертв во время их собственных планируемых рейдов против немецких городов: возможные результаты обозначались как «1 Ковентри», «2 Ковентри» и т. п.

Огромное количество трупов, многие из которых оставались неопознанными, побудило городские власти запретить индивидуальные погребения. Первая церемония массовых похорон состоялась 20 ноября, в среду: земле были преданы тела 172 жертв бомбардировки. Вторая прошла три дня спустя – для еще 250 жертв.

Никто публично не призывал отомстить Германии, нанеся ответный удар. На первых массовых похоронах епископ Ковентри провозгласил: «Давайте поклянемся перед Богом впредь быть более чуткими друзьями и соседями, ведь мы перенесли все это вместе и стояли здесь сегодня».

Джон Колвилл ходил как зачарованный. Вокруг рвались бомбы и пылали города, но личная жизнь упрямо заявляла о себе. Пока Гэй Марджессон упорно оставалась холодной к его чувствам, он обнаружил, что его все больше тянет к 18-летней Одри Пейджет. 17 ноября, в воскресенье, в сияющий осенний день, они вдвоем отправились на верховую прогулку по просторам фамильного поместья Пейджетов – Хэтфилд-парка (расположенного к северу от Лондона, примерно в часе езды на машине от центра британской столицы).

Он описал эти часы в дневнике: «На двух горячих и красивых лошадях мы с Одри два часа катались под сверкающим солнцем, галопом мчались по Хэтфилд-парку, ехали шагом по лесам, заросшим папоротником, скакали по полям, перепрыгивая через канавы; и все это время мне трудно было отвести взгляд от Одри, чья стройная фигура, прелестно растрепанные волосы и раскрасневшиеся щеки придавали ей сходство с лесной нимфой, слишком очаровательной для реального мира».

Колвилл чувствовал, что разрывается пополам. «На самом деле, – писал он на другой день, – если бы я не был влюблен в Гэй и считал бы, что Одри согласится выйти за меня (сейчас она явно не согласится), я бы совершенно не отказался обзавестись столь прекрасной и жизнерадостной женой, которая мне по-настоящему нравится и которой я искренне восхищаюсь.

Но Гэй есть Гэй, со всеми ее недостатками, к тому же было бы глупо жениться (даже если бы я мог) в этот момент Европейской Истории» [738] Diary, Nov. 17, 1940, Colville Papers. .

А Памела Черчилль все больше беспокоилась насчет денег. 19 ноября, во вторник, она написала Рандольфу, прося еженедельно выделять ей дополнительные 10 фунтов (около $640 на современные деньги). «Прилагаю примерный список здешних расходов, надеюсь, что ты его внимательно изучишь, – писала она мужу. – Не хочу казаться злобной стервой, но, дорогой мой, я делаю что могу, чтобы экономно управлять твоим домом и заботиться о твоем сыне, только вот я не в состоянии сделать невозможное» [739] Pamela Churchill to Randolph Churchill, Nov. 19, 1940, RDCH 1/3/5 File no. 2, Randolph Churchill Papers. . Она перечислила все траты – вплоть до стоимости сигарет и напитков. В общей сложности эти траты съедали почти весь доход, который она получала от Рандольфа и из других источников (то есть от арендной платы, которую вносила ее золовка Диана, и от денег, которые Памеле выделяла ее собственная семья).

Но это были только те расходы, которые она могла предсказывать сравнительно точно. Она испытывала глубокие опасения по поводу трат самого Рандольфа и его пристрастия к алкоголю и азартным играм. «Так что попробуй ограничить свои расходы до 5 ф. в неделю, пока ты в Шотландии, – писала она ему. – И, дорогой, вовсе не стыдно сказать, что ты слишком беден, чтобы играть. Я знаю, ты любишь и маленького Уинстона, и меня, и ты готов кое-чем пожертвовать ради нас».