Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Расходы супругов превышали доход Рандольфа, хотя по тогдашним меркам он зарабатывал очень неплохо. Армейское жалованье, гонорары за лекции, а также те деньги, которые он получал от парламента и бивербруковской Evening Standard , в совокупности с прочими источниками дохода ежегодно приносили ему твердые 30 000 фунтов, или $120 000 (а в пересчете на сегодняшние деньги, после всевозможных инфляций, это составляет невероятную сумму – около $1,92 млн). Один только Бивербрук платил ему 1560 фунтов в год, или $6240 (примерно $99 840 нынешних). Этого все равно не хватало, и его кредиторы начинали терять терпение. Однажды, когда Памела отправилась за покупками в «Хэрродс», роскошный универмаг в лондонском районе Найтсбридж, она испытала чудовищное унижение – набравшей, по уже устоявшейся привычке, всяких вещей покупательнице сообщили, что ее кредитная карта аннулирована. Это «привело меня в ужас», заметила она [670] Там же; Ogden, Life of the Party , 92. .

Памела ушла из магазина в слезах. Вернувшись в дом 10 по Даунинг-стрит, она рассказала о случившемся Клементине, которая не питала никаких иллюзий по поводу сына. Его расточительство с давних пор представляло собой серьезную проблему. Когда Рандольфу было 20 лет, Черчилль написал ему, призывая расплатиться с долгами и урегулировать конфликт с банком. «Вместо этого, – пенял он сыну, – ты, судя по всему, тратишь каждый грош, который попадает тебе в руки (и даже больше), самым безрассудным образом, навлекая на себя бесконечные треволнения и, возможно, иные прискорбные последствия и унижения» [671] Winston Churchill to Randolph Churchill, Oct. 18, 1931, RDCH 1/3/3, Randolph Churchill Papers. .

Склочность Рандольфа, его склонность оскорблять других и провоцировать споры также служила постоянным источником конфликтов. После того как Черчилль обнаружил, что стал мишенью особенно язвительного замечания, он написал Рандольфу, сообщая, что отменяет запланированный совместный ланч, «поскольку я отнюдь не могу позволить себе риск подвергаться таким оскорблениям, а кроме того, в настоящее время не расположен тебя видеть» [672] Там же, Feb. 14, 1938, RDCH 1/3/3, Randolph Churchill Papers. . Впрочем, обычно Черчилль прощал сына. Свои письма к нему (даже это) он неизменно заканчивал строчкой «Твой любящий отец».

Клементина вела себя не столь милосердно. Ее отношения с Рандольфом отличались неприкрытой враждебностью начиная с его детских лет, и раскол между ними с годами лишь рос. Вскоре после того, как Памела вышла за него замуж, Клементина во время трудного периода их брака дала ей стратегический совет по поводу того, как обращаться с Рандольфом: «Лучше уехать на три-четыре дня – и не говорить куда. Просто уезжай. Оставь короткую записку, что ты уехала». Клементина призналась, что поступала так же с Черчиллем, и добавила: «Получалось очень эффективно». Теперь же, услышав о злоключениях Памелы в «Хэрродсе», Клементина посочувствовала ей. «Она меня замечательно утешала, она была замечательно добрая и заботливая, но при этом очень волновалась», – позже рассказывала Памела [673] Interview Transcript, July 1991, Biographies File, Pamela Harriman Papers. .

Клементина испытывала неотвязное беспокойство: вдруг однажды Рандольф натворит что-то такое, что вызовет сильнейший стыд у его отца? Памела знала, что эти опасения совсем не беспочвенны. «Я-то выросла в семье полнейших трезвенников, – отмечала Памела. – Отец у меня был трезвенник. Мать иногда пропускала рюмочку шерри – не более того». Жизнь с пьяницей ошеломила ее. Спиртное усиливало и без того неприятные стороны личности Рандольфа. Он затевал споры со всеми, кто оказывался рядом, будь то Памела, друзья, хозяева дома, куда они пришли в гости. Бывали вечера, когда он в ярости выскакивал из-за стола и удалялся. «Мне трудновато было решить, оставаться за столом или уйти вместе с ним, и все это меня очень беспокоило и расстраивало», – говорила Памела.

Она знала, что вскоре ей придется в одиночку бороться с потоком счетов. В октябре Рандольф перевелся из 4-го гусарского полка в десантно-диверсионное подразделение (отряд коммандос), которое сколачивал один из членов его клуба. Он ожидал, что гусары будут сопротивляться этому переходу, однако, к его немалому огорчению, ничего такого не произошло: его сослуживцы были только рады от него избавиться. Его двоюродный брат позже вспоминал: «Какое это было потрясение – услышать, что другие офицеры его недолюбливали, что им осточертели его выходки, что они с нетерпением ждали, когда же его пристроят к делу где-нибудь в другом месте» [674] Ogden, Life of the Party , 102–103. .