Николай Трус - Великие скандалы и скандалисты

Помню, как повариха на даче буквально преследовала меня требованиями повлиять на Васеньку, чтобы он получше поел. Я же больше старался использовать свое красноречие в пользу просьбы Светланы Аллилуевой, которая просила меня помочь ей — и сама всеми силами пыталась — отучить брата от выпивок.

В основном вокруг него крутились люди, которые устраивали свои личные дела: «пробивали» себе квартиру, звайия, служебное повышение. Я не припомню, чтобы он при мне занимался служебными делами. Молва о нем слыла такая, что если попадешь к нему на прием, то он обязательно поможет.

Разномастные чиновники не давали ему прохода: он наивно выполнял бесчисленное количество просьб оборотистых людей, которые его использовали. Все вопросы решались обычно с помощью одного и того же приема — адъютант поставленным голосом сообщал в телефонную трубку: «Сейчас с вами будет говорить генерал Сталин!» Пока на другом конце провода приходили в себя от произнесенной фамилии, вопрос был практически исчерпан.

К тому времени я уже разобрался, что Василию нравилась роль вершителя чужих судеб, он пытался в этом подражать отцу.

Вращаясь в пределах высшего партийного круга, с высот которого кажется, что в жизни все просто, не приученный даже к минимальным умственным усилиям, он не был расположен к серьезной государственной деятельности; заниматься какой-либо научной работой тоже был не в состоянии. Он не давал себе труда поработать дома даже с теми служебными документами, которые не успевал просмотреть в штабе, и возвращался к ним лишь после того, как выходил из очередного запоя.

Сижу в купе. Напротив еще трое. Вычисляю: который из них прислан за мной следить? Во время стоянки в Орле вдруг вижу в проходе вагона знакомую фигуру начальника контрразведки Василия Сталина, которого встречал в особняке на Гоголевском бульваре. С ним стоит мой верный Санчо Панса — Василий Куров и подает чуть заметные знаки: мол, идите сюда. Когда я вышел в тамбур, начальник контрразведки сказал:

— Николай Петрович, мы догнали вас на самолете. Василий Иосифович приказал любыми средствами вернуть вас в Москву.

— Мне нельзя в Москву.

— Николай Петрович, он вас ждет. Вы даже не представляете, как он рвет и мечет!

Поезд вот-вот тронется, надо что-то решать. Я пытаюсь найти для себя последнюю зацепку:

— Там мои вещи. И потом, за мной скорее всего следят.

— Черт с ними, с вещами и вашим шпиком. Надо лететь.

Была не была! Соскакиваю с поезда. Бежим на привокзальную площадь. Там уже ждет джип. Мы в него — и на аэродром. Короче, когда я переступаю порог кабинета Василия Сталина, то имею в прямом и переносном смысле очень бледный вид. Но он не обращает на это никакого внимания. Истерично кричит:

— Кто? Кто вас брал?

— Они не назывались, но в разговоре один из полковников упомянул фамилию Огурцов.

— Ах, Огурцов! Ну хорошо…

Хватается за телефон и набирает какой-то номер. Из трубки слышен голос:

— Генерал-лейтенант Огурцов у аппарата…

— Вы не генерал-лейтенант Огурцов, вы генерал-лейтенант Трепло. Это я вам говорю, генерал-лейтенант Сталин!

Тот явно с испугом:

— Товарищ генерал! Что случилось?

— Я с вами разговаривал два часа назад. Спрашивал, где Старостин. Вы сказали, что не знаете, где он.

— Действительно не знаю.

— Как вы не знаете, когда вам докладывали с вокзала, что его отправили в Краснодар.

— Вас кто-то ввел в заблуждение.

И тут Василий, уже успокоившись, отчеканил:

— Меня ввел в заблуждение Старостин, который сидит напротив. Но вы должны знать, что в нашей семье обид не прощают.

И бросает трубку.

У меня одно желание — побыстрее умыться и отоспаться. Но командующий не унимается:

— Николай Петрович, сегодня «Динамо» играет с ВВС. Идите пообедайте, и поедем на футбол. Сейчас мы всех там накроем.

Игра пошла ва-банк. Подъезжаем к «Динамо» — ворота стадиона настежь, все сразу навытяжку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» Входим в центральную ложу, которая забита до отказа. При нашем появлении все поднялись с мест.

— Познакомьтесь, — говорит он мне, — это генерал Огурцов. А это, — обращается к генералу, — Николай Старостин, которого вы сегодня утром выслали из Москвы.

Побагровевший Огурцов демонстративно покидает ложу.

— Видите, — обращается ко всем Василий, — какой он нервный? Значит, чувствует свою вину.

Остальные офицеры следуют примеру Огурцова.

Наше присутствие в первом ряду центральной ложи вызывает повышенное любопытство болельщиков на трибунах.